Крысиная башня-2

— Ну, тогда… в общем, я вон, поссать отойду. Подальше. Минут на пятнадцать. Может же так случиться, что он за это время — сам?..

— Вполне может! — подтвердил Артист, — Даже за десять минут может. Как там попы говорят? «- Никто да не знает времени и часа своего». Вот и он не знает.

— Ну… я отойду тогда. Поссать. Хм. А то уже спать охота.

— Вот-вот. Отойди.

Чевер, похрустывая снежком под ногами, удалился в ночь. Артист, некоторое время глядел ему вслед, затем сплюнул в костёр. Знал он такую породу людей. Слякоть, мелкий пакостник. Сам на что-то крупное, на то, что обычно называют «большой подлостью» не способен, но вот отойти или отвернуться, чтобы «кто-то» за него эту подлость сделал — это для таких в порядке вещей. Мелкий пакостник, педофил… Ну ничего, и до него очередь дойдёт.

Артист достал из рукава свою бывалую Мору, небольшую и удобную, привычную «к разного рода работе», и, встав, пошёл к спящему Ваську. Помочь ему укрыться, ничего более. А то вон весь как разметался; жар у него.

* * *

Когда даже не через десять и не через пятнадцать минут, а через полчаса Чевер вернулся из глубины леса, Артист опять сидел возле костра и рассматривал некий лоскут ткани — ту самую тамгу, существенно повышавшую статус её владельца среди черноквадратников.

Ничего особенного: чёрная продолговатая полоска плотной материи, и на ней что-то вышито золотыми нитками и белым; какое-то арабское изречение скорее всего. И ещё какие-то значки, смысл которых был ясен, очевидно, только посвящённым. Артисту это было не нужно — тамгу он рассматривал чисто как пропуск к самому Абу Уляму. Раз он в Мувске сила — значит к силе и надо примкнуть! В деревне, видишь, не получилось — Гришка был силой, да только силой глупой и неудачливой. Ну, посмотрим, каков этот самый псевдо-араб…

Когда Чевер вступил в свет от костра, Артист быстро убрал тамгу в карман; взглянул на него, и со скорбным видом произнёс:

— Чевер, плохая новость. Пока ты ходил, твой товарищ умер. Васёк в смысле. Скончался.

— Да?.. — Чевер вновь подсел к костру, протянул к огню озябшие руки, — Чёрт побери. Ну, тут что ж. Бывает.

— Да. Последствия ранения. Вот так вот судьба у него сложилась.

— Угу. Винтовку его я себе возьму! — сразу перешёл к деловым вопросам тот, — Хорошая у него мосинка, пристрелянная.

— Само собой; наследство…

— И пистолет.

— Да. Вон он, на мешке лежит.

— А… — Чевер зашарил глазами по вытоптанной ими полянке, — Сам он… где?

— Тело-то? — уточнил Артист, с трудом скрывая презрение. Вот люди! Готовы на любую подлость; но чтобы непременно это выглядело благообразно! — Я его вон туда, за сугроб оттащил. Куртку снял, да. Мультитул, часы. Пригодится. Больше на нём ничего доброго не было. Ты с ним «попрощаться», что ли, хочешь?..

— Да ну… прощаться ещё. Нахер надо. Так просто спросил.

— Ну, я так и подумал. Я что думаю, Чевер…

— Чего?

— Что, раз Васёк умер в таких «походных экстремальных» условиях, то и хоронить его не стоит, как ты думаешь? Лежит и пусть лежит. Вон, снежком чуть присыплем утром, — и добро. Как думаешь?

— Само собой! — согласился тот, уже оглаживая рукой ложе свежеобретённой мосинки, — Ещё чего не хватало — могилы тут рыть!..

— Вот и я о чём.

— Ты ж его, Андреич, утром и присыпь, хорошо? Мне на него смотреть никакого интересу…

— Сделаю! — согласился Артист, про себя отметив ещё одну слабость своего нынешнего попутчика: мало того что тот мелкая пакостливая сволочь, так ещё и трус — дал добро на расправу со своим товарищем, чтоб не тащить его на себе; и даже в лицо ему посмотреть, мёртвому, боится. Как там Хокинс про таких говорил? Чмо. Ага, чмо. Ну, нужно и спать укладываться.

Засыпал Артист под треск костра в тепле и удобстве, — постелив на еловые ветки Васьков каремат, да в его же зимнем, «арктическом» спальном мешке; действительно, очень мягком, тёплом и удобном. Немного только в районе шеи запачканном теперь кровью, — но Артист сразу же, пока не запеклась, зачистил это место снегом, так что практически было и незаметно. Нет, действительно ему сегодня везло! — удачная встреча получилась. Тамга ещё эта…

РАЗБОРЫ И РАСПРАВЫ

Ночь на Пригорке прошла беспокойно — стонали и бредили раненые; периодически стучали в дверь подвала и что-то требовали пленные; вообще было как-то… неспокойно. После полуночи, в самый «кошачий час», так и вообще — в Озерье глухо, едва слышно застукали выстрелы. Несколько одиночных, короткая очередь, и опять несколько одиночных.

Андрюшка с колокольни сообщил Вовчику, и тот в сопровождении Владимира мигом взвинтился на верхнюю площадку. Было тих, где-то выла собака. Андрюшка чётко доложил «о происшествии» — по идее, после зачистки, в Озерье оружие должно было остаться только у ночевавших в доме старосты Толика и Белки, если, конечно, никто не припрятал автомат. Но толик и Белка, случись стрельба, конечно же, первым делом связались бы с Пригорком по рации — по прямой дальность вполне позволяла. А они молчали.