Крысиная башня-2

На этот раз обращение было воспринято как вполне убедительное: дверь дома распахнулась, и во двор один за другим потянулись, подняв руки в интернациональном жесте сдающихся, перепуганные жильцы. Вовчик поразился, сколько их было много! — впрочем, да; ведь после того как они ушли на Пригорок, в Озерье ещё прибывали и прибывали люди, которых голод и война гнала по земле Регионов… Многих, большинство из них, он и не знал в лицо.

После того как все вышли из дома, одна тройка контролировала обстановку вокруг, а вторая вошла, вернее, ворвалась в дом, проверяя все углы и потаённые места на предмет прячущихся.

Никого.

После того как Вовчику сообщили, что зачистка произведена, он обратился к «жильцам»: всем сейчас теплее одеться, и через час собираться у… у того дома, где всегда собрания и проводили — у бывшей конторы! — так нейтрально он назвал казарму хроновской дружины. Будут доведены до сведения новые расклады. Что расклады в деревне со вчерашнего дня поменялись — надеюсь, все уже поняли??

Все послушно и испуганно покивали и убрались обратно в дом. Вот примерно по тому же сценарию и пошли по деревне. Нет, не везде, далеко не везде обходилось без эксцессов. В следующем уже доме тётка с набрякшим, красным как свекла, опухшим лицом, кинулась на группу зачистки с диким криком «- Где мой Мишка, где он, я спрашиваю??» Ясно, что речь шла о ком-то из хроновских дружинников. Кто мог сказать «где он»? — далеко не всех убитых опознали, а ранеными и пленными сейчас как раз должен был заниматься Отец Андрей на Пригорке.

Тётку сгоряча чуть не пристрели; но, впрочем, обошлось всего лишь «убедительным» ударом ей в подбородок прикладом автомата. Закатив глаза та села на снег. Вовчику пришлось внести в своё обращение дополнение: что, мол, собравшимся у конторы и будут доведены предварительные сведения о ваших родственниках, сейчас находящихся на Пригорке. В каком «виде» они там находятся он уточнять не стал.

* * *

Возле дома старосты приняли особые меры предосторожности. Бориса Андреича-то точно не было ни среди пленных, ни среди убитых — во всяком случае среди тех, кого нашли и стащили во двор к церкви. А значит хитрый гад опять сбежал, и встречи с ним можно было ждать в любой момент.

Вовчик, как и Владимир, питал какое-то животное, подсознательное отвращение к старосте. Он не мог объяснить это логически; но каким-то шестым чувством чувствовал, что большая часть бед, произошедших в Озерье, была связана и проистекала через него, странного типа из Мувска, любителя декламировать реплики героев из старых классических пьес. Он, как и Владимир; да, собственно, как и все те, кто ещё с лета жил в Озерье, питали к старосте странное чувство — нечто среднее между ужасом и омерзением. Примерно как к больной бешенством крысе, загнанной в угол — омерзение и ненависть, замешенная на подсознательном ужасе перед смертельно опасным животным. Для себя Вовчик даже решил не играть с ним в беспристрастность — а, как только увидит его, пусть даже и сдающегося, — попросту пристрелить его на месте. В конце концов гражданские войны — войны между гражданами одного государства, одной общности, одного менталитета, — всегда были самыми жестокими; и в них редко учитывались какие-либо «правила», — только взаимная ненависть и голимая целесообразность решали кому жить, а кому умереть. Отчитываться тут некому… ну и нехер разводить гнилой либерализм!..

Однако стоило только Слонопотаму остановиться возле его дома; группам зачистки занять позиции; и Вовчик через усилитель не окончил ещё и первой фразы, как дверь открылась, и из дома выбрался какой-то согбенный старик. Сильно припадая на одну ногу, он подковылял к группе зачистки и стал мелко и суетливо кланяться.

Одет он был в рваные балохонистые камуфляжные штаны, явно бóльшие ему на несколько размеров; кутался в рваную телогрейку бог знает каких времён, из дыр которой торчал даже не синтепон, а самая настоящая желтоватая от старости вата. На голове — драная лыжная шапочка. Довершала облик старца длинная, по грудь, седая борода.

Старик, шепелявя, назвался «Евсеичем», и сообщил, что он на прошлой только неделе пришёл своим ходом в деревню из соседнего района, где у него сгорел дом. Родственники не приняли ненужного им теперь старика; и он шёл от деревни к деревне, побираясь и помогая по хозяйству. Тут, в Озерье, «хозяин, главный тута» приютил его — взамен на присмотр за хозяйством: топить печку, изыскивать дрова, топливо; готовить кушать, греть воду… За это — кормили… Нет, сам «БорисАндреич» как вчера ушли с «сотоварищи» наверх, «на войну», как он сказал — так и не вернулись… местных раскладов он, нет, не знает… он «ни за кого», он тута только «за поесть…» Не убивайте и не прогоняйте старика, воины; дозвольте жизнь окончить в тепле и хоть с какой пищей — он, Евсеич, ещё может быть полезен…