Лимон удовлетворенно улыбнулся. Другого ответа он и не ожидал.
— Тогда слушай и вникай. Самая большая сумма будет на Таганке.
— Сколько? — по-деловому осведомился Серый.
— Где-то около двухсот тысяч.
— Ого! Хороший кусок! Кто их понесет?
— Пацан с Таганки, в небольшом кейсе.
— Его кто-нибудь охраняет? — перебил Серый.
— Думаю, что нет. Грабить кассира считается святотатством. В этом случае грабитель сам себе подпишет смертный приговор…
— Ну-ну, — скривился Серый, — что же это они тогда меня раньше не мочканули? Куда он понесет деньги?
— В квартиру, — ответил Лимон. — Хата у него крепкая, с двумя железными дверьми.
Назаров задумался. Его взгляд невольно остановился на молоденькой официантке. Она переходила от одного пустого столика к другому, тщательно протирая их тряпкой, при этом заманчиво наклоняясь. Ей бы на панели где-нибудь работать. Людям радость дарить, а она здесь грязной тряпкой машет.
— Ну, предположим, что до квартиры он не доберется, — потер подбородок Серый. — А вот таскать в простом кейсе такую сумму — это действительно большая ошибка. А за ошибки, как ты знаешь, положено платить. Кстати, а что ты собираешься делать со своими деньгами? Это ведь сорок тысяч баксов!
— А тебе, собственно, что за дело? — огрызнулся Лимон, демонстративно отодвигая от себя бокал с пивом и этим давая понять, что угощение в него уже не лезет. — Я же тебя не спрашиваю, что ты будешь делать с такой прорвой денег!
— А я и не делаю из этого никакого секрета, — доброжелательно отозвался Серый, широко улыбаясь. — Оттянусь по полной программе. Поеду куда-нибудь в Таиланд, возьму с собой полчемодана презервативов. Говорят, там самые умелые соски. Натра-а-хаюсь! — мечтательно протянул он. — А остальное спущу в кабаках. Ну, может, тачку еще приличную возьму. А то уж как-то неудобно даже на «девятке» разъезжать. Так что желания у меня самые что ни на есть земные.
— Ты один будешь?
Назаров остановил тяжелый взгляд на Лимоне, и тот невольно поежился.
— А тебе-то что за дело?
— Да так спросил.
Серый сделал большой глоток и с отвращением отставил от себя недопитый бокал.
— Фу-ты, терпеть не могу теплое пиво. — Он поднялся. — Знаешь что, Лимон, когда-нибудь тебя погубит любопытство. Или жадность.
И вышел из павильона.
Чертанов уже собирался ложиться спать, когда неожиданно затрезвонил телефон. Ох уж эти полуночные звонки! Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что звонок таит в себе опасность. Чертанов невольно прислушался к себе — вновь, как это случалось с ним только в минуты опасности, в нем проснулся звериный инстинкт, задавленный плодами урбанизации. Звонил враг. Даже трезвон был какой-то особенный, предостерегающий, что ли.
Чертанов поднял трубку и молча стал слушать тишину. Пауза была недолгой, потом чей-то хрипловатый голос спросил:
— Ты узнаешь меня?
— Да, — отвечал Чертанов.
— Не догадываешься, почему звоню?
— Нет.
На том конце провода раздалось удовлетворенное хмыкание.
— Я хотел тебе сказать, что у тебя была замечательная жена. А трахается она и вовсе отменно, я даже не представлял, что она такая темпераментная. — Чертанов слушал, сжав челюсти. — Ты почему молчишь? Не одобряешь моего выбора? Мне показалось, что у нас много общего — мировоззрение, привычки, внешность, женщины, наконец! А потом у тебя такой славный сын, сегодня он впервые назвал меня папой…
Последней фразы Чертанов вынести не сумел:
— Послушай, ты!.. Как там тебя!
— Вот как? — раздался в ответ удивленный голос. — Ты не знаешь, как меня зовут? Я в тебе разочарован.
— Я убью тебя, Назаров! Клянусь всеми святыми.
В трубке раздался довольный смешок.
— Теперь я вижу, что не ошибался в тебе. Ты неплохой опер. Только не клянись святыми. Они тебе не помогут.
И тотчас в барабанные перепонки ударили короткие гудки, показавшиеся Чертанову необыкновенно громкими, и он невольно отодвинул трубку от уха. Он никак не мог успокоиться, руки мелко дрожали. Прежде он такого за собой не наблюдал.
Чертанов подошел к холодильнику, вытащил бутылку водки и налил в кружку. Горлышко неприятно забарабанило о фарфоровый край. Выдохнув, он влил в себя спиртное тремя огромными глотками. Слегка успокоился, даже руки как будто бы теперь не так дрожали.
— Я убью тебя, — скрипнул зубами Михаил.
Котляра вышибли из МУРа, как только было установлено, что именно он снабдил прессу компрометирующими материалами на майора Чертанова. Случившееся в высшей степени выглядело странным — до самого последнего дня Михаил считал Бориса своим приятелем и за кружкой пива нередко делился с ним сердечными тайнами. Сложные коленца порой выделывает судьба. Ты человека считаешь другом, доверяешь ему, а оно вон как получается. Обидно.