Крыша течет

– Готовьте статью, – распорядился чиновник. – Так и так, принял заслуженного героя, предпринял ряд мер, направленных на улучшение быта ветерана, вручил ценный подарок. И чтобы везде – и на бумаге, и на сайте – везде было! Фотки там сами выберете, какие получше.

– Сделаем, – кивнула журналистка, царапая ручкой в блокноте. – Материал сейчас пускать?

– Зачем сейчас? До 9 мая три недели еще! Давайте там, ближе к празднику, чтоб, как это в вашей среде говорится, информационный повод был. Да и забудут к праздникам, если сейчас пустить…

Домой Степан Ильич вернулся в подавленном настроении. В поселковую администрацию он изначально не верил. На районную надежда была побольше. Хотелось верить, что там начальник не просто начальник, но и человек! Однако, здравствуйте…

Но ничего! До Берлина дошел – и до губернатора дойдет! Пусть, не сегодня. И, может, не завтра. Но точно дойдет.

Самым радостным во всей поездке оказался момент возвращения домой. Поселок, хотя и небольшой, неказистый, почти заброшенный старожилами, но он свой, родной. Какой-то по-своему теплый. И тепло исходило не от каменных домов дачников, обнесенных заборами под два метра. Наоборот – от этих строений веяло каким-то холодом. Чем-то чуждым. Чем-то пришлым. Тепло зиждилось в покосившихся избах, сложенных из бревен и шпал, обмазанных глиной, в которых оставались немногочисленные старики. Потомки тех, кто тут испокон веков жил. Все их позабыли, все бросили. Только почтальон приходит раз в месяц, приносит пенсию. Другим нет дела.

А старики живут. Ровесники Захарова – кто еще Ленина живым помнит. Коптят себе потихоньку. Дрова рубят – вон дым из трубы валит. Огороды возделывают, огурцы солят. Жизнь любит сильных. И нет сильнее народа, чем народ-Победитель.

Постукивая тростью по наледи, сковавшей тропинки, фронтовик шел к своему бараку с худой крышей, в котором прожил больше семидесяти лет. Далеко не самая плохая жизнь – есть, чем гордиться и есть, что вспомнить. Память уже не та, время стерло многие лица и имена. Стойкость осталась. Стойкость, впитанная с молоком матери-крестьянки, стойкость, укрепленная краюхой пахучего советского хлеба, стойкость, закаленная свистом пуль на Войне.

Недалеко от дома ветеран приметил знакомую машину – потрепанный Форд темно-зеленого цвета, стоящий на обочине с открытым капотом и склонившуюся над ним фигуру охранника из сельсовета.

– Здрав будь, Валерка, – поздоровался сержант.

– О, Степан Ильич! Здравья желаю!

Захаров протянул руку, но мужчина показал ладони, черные от отработанного масла, и подал запястье.

– Ты, дед, смотрю, каждый день при параде, – заметил отставной офицер.

– Так крышу-то так и не починили, – вздохнул пенсионер. – В район ездил…

– И как?

Вместо ответа старик махнул рукой.

– Пустое…

– Понятно, – произнес Валерий.

Ветеран достал из кармана пачку "Беломора", но попавший внутрь при падении снег успел растаять и папиросы превратились в бумажно-табачное месиво. Грустно покачав головой, старик швырнул мокрый комок в мусорку.

Собеседник, заметив этот жест, извлек пачку "Явы" и предложил фронтовику. От сигарет, как и от Валеры, пахло маслом и тем хорошо узнаваемым ароматом, которым пахнут старые автомобили. Чем-то особенным, металлическим. Степан Ильич угостился, отломил фильтр, помял остатки сигареты в руках и прикурил от предложенной отставным офицером спички. Мужчина тоже закурил и уселся на крыло, заставив потрепанный Форд жалобно скрипнуть.

– Может, я чем помогу? – спросил Валера.

– Да нет, – отмахнулся Захаров. – Завтра в обком… тьфу! К губернатору поеду. Там-то уж точно решится.

– Ну, дед… – покачал головой отставник. – Губернатор – это тебе не районный глава. Туда так просто не попадешь… не пустят!

Старик усмехнулся, подмигнул односельчанину, и тряхнул плечом, но что награды на груди отозвались звоном. Дескать, много куда пускать не хотели. Прорвемся.

– Так я завтра выходной! – воскликнул автолюбитель. – Могу довезти!

– Куда тебе? А жена, дети? Отдыхай себе, успеешь еще накататься…

– Да ладно вам, Степан Ильич, – отмахнулся мужчина. – Мне не в тягость. Заодно дам свой ласточке подышать на трассе. Давненько я ее не выгуливал! А вам в электричке не трястись.

На том и договорились.

Спал ветеран плохо. Ему снился мост через небольшую речку в Пруссии, который фашисты, отступая, заминировали. Названия речки сержант, если и знал – то забыл, во сне стоял указатель с наименованием, но его скрывала ночная тьма. Хорошо бы, по делу, зажечь спичку, да прочесть, но нельзя. Неподалеку могли оставаться недобитые гитлеровцы.

Их – пятеро, в маскхалатах, ползут по мартовскому снегу. Где-то хрустнула ветка. Остановились, прислушались… вроде, тихо все. Может, птица какая? Поползли дальше. Снег, зараза, хрустит так, что, кажется за километр слышно!