Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев

– И то хорошо, – с облегчением сказал Иван и начал притормаживать, потому что мы уже въезжали в Проточный переулок.

Я указал место, где собирался выйти. Иван остановился, но предупредил, что ждать меня здесь он не сможет, поскольку на стене дома висела казенная табличка, объявлявшая, что стоянка извозчиков в данном месте запрещена. Я ответил, что меня и не надо ждать и он может ехать по своим делам. Я сам вернусь домой. Если, конечно, вернусь, подумал я невольно. Обрадованный Иван поблагодарил меня и поехал искать себе седоков – так он делал всегда, прибавляя к тому жалованью, которое я ему платил, еще немалый доход. Выйдя, я не забыл прихватить с собой трость и застегнул пиджак на все пуговицы, потому что продрог за время езды.

Чтобы попасть в Аржановскую крепость, надо было пройти через арку со сломанными воротами старого трехэтажного дома. Только пройдя через эту темную арку, ты попадал на большой двор, посреди которого стояло здание старой ночлежки, сооруженное сразу после московского пожара 1812 года, где селили москвичей, лишившихся крова и живших в ожидании, пока им отстроят новые жилища. Позднее здание было куплено майором Ивановым, москвичи разъехались, а хозяин впустил арендаторов, которые разгородили просторные квартиры на углы тонкими дощатыми стенками. И стали здесь селиться уже приезжие из разных городов в поисках московских чинов и заработков – студенты, мелкие чиновники, люди искусства с пустыми карманами, в широких ветхих от времени, трудов и бедности блузах, наемные рабочие и прочий пришлый, но более или менее приличный люд. Потом старый владелец здания умер, а его сыновья, не желая тратиться на ремонт дома и не получая от него большого дохода, передали здание в ведение городской управы. Управа уже не нашла ничего лучшего, как оставить его в статусе богоугодного заведения, то есть все той же ночлежки. Но уже в эти квартиры и углы поселились новые арендаторы, скупщики краденого, которые пустили на житье совсем других людей, с самого дна московской жизни. Это были нищие, воры и представители совсем уже неопределенных занятий. Большинство из них не имели ни вида на жительство, ни каких иных документов. В середине прошлого века построили то самое трехэтажное здание, через арку которого я проходил. И Аржановская крепость оказалась как бы отрезана от внешнего мира этим строением. Окруженная другими домами, она медленно вырождалась в настоящее гнездо преступников. Ни городские власти, ни полиция больше не пытались теперь прийти и проверить, как живут там люди, в каких условиях они ютятся и что это за люди вообще, потому что крепость, как многие подобные заведения в Москве, стала местом опасным.

Я и сейчас по прошествии многих лет помню вид, открывшийся мне по выходу из темной арки. Пустырь, огромный обветшавший дом с давно уже осыпавшейся штукатуркой, стены почти черного цвета от грязи, которая въелась в обнажившуюся кирпичную кладку. Он был весь облеплен дощатыми серыми сараюшками – в них ютились те, кому не досталось место внутри. Тут же отдельно стояли такие же серые и грязные амбары местных торговых заведений – бакалея, чайная и водогрейная. Хотя последней разрешали торговать только кипятком, хозяин продавал обитателям дома и собиравшимся сюда окрестным подонкам водку и закуску – требуху, селедку и куски жареной колбасы из мяса, которое, как выражались местные, совсем еще недавно мяукало или лаяло. Торговали водкой тут и днем, и ночью – из специального окошка.

Сейчас, впрочем, во дворе было почти пусто – днем одни обитатели Аржановки работали по своей нищей специальности, а другие отсыпались перед ночной воровской сменой. Окна без стекол, забитые кусками картона или просто досками, в щели между которыми были набиты выцветшие лоскуты. Аржановка действительно казалась вечно осажденной крепостью. Крепостью, в которой жили десятки людей, выходивших лишь для того, чтобы совершить свой нехитрый промысел, а потом снова кануть в его душное темное чрево. За передним двором был двор задний, со следами засыпанных отхожих ям, в которые местные обитатели выливали свои помои. На каждую квартиру полагалось всего два ведра, в одно жильцы выливали помои, в другое справляли свои нужды. Всего два ведра, но не потому, что арендаторы заботились о гигиене, а просто чтобы хоть немного уменьшить вонь от сосредоточения большого количества людей.