Крымский цугцванг 1 (СИ)

Дмитрий Сергеевич, слегка подумав, сел рядом. А что делать? Самолет, слегка подрагивая, наматывал которую сотню километров, и висеть в воздухе, когда ты и так висишь в воздухе, было, по крайней мере, несерьезно. И отказывать без причины ни к чему.

Он и так считал, что его дипломатическая песенка спета и что по приезде ему скажут до свидания и отпустят подальше. Хотелось бы верить, чтобы не дальше родного института, а то ведь закатят куда-нибудь. Страна у нас большая, закатить можно куда угодно. Хоть в Киров, хоть в Норильск. А можно и в Петропавловск на Камчатке. С хорошей зарплатой, с приличной квартирой, но подальше.

В таких условиях дерзить президенту страны ни с того, ни с чего не стоит. Разный у них уровень.

Как говорится, гусь свинье не товарищ.

Хорошая поговорка. Никто не торопится узнать, кто есть кто, сразу замолкают и хитро переглядываются.

Он улыбнулся.

Анатолий Георгиевич Мануйлов, приняв улыбку на свой счет, прокомментировал ее:

— Улыбаетесь? Я бы тоже улыбался. Из этих дипломатических потасовок, единственный, кто выиграл — это вы. И англичан обскакали в симпатиях их общества, и нас — в симпатиях нашего общества. Лихо!

Дмитрий Сергеевич сменил выражение лица на кислое.

— Для меня война закончилась, — сказал он, — с завтрашнего дня я вернусь в институт истории, сяду за очередную монографию. А эти дивиденды, о которых мне уже говорил Алексей Антонович, а теперь вы, куда они мне? Политикой я заниматься не собираюсь, ни внешней, ни внутренней… Ну так, может совсем немного, — добавил он, слегка лукавя. Сладкий запах политической отравы уже начал проникать в его сознание.

Мануйлов, покряхтев, вытянул затекшие ноги, оглянулся. Ларионов, замотанный событиями последних дней, неожиданно заснул. А вот у него сна как не бывало. И устал, а спать — ни-ни. Старость приближается? Пора бы уже, шестой десяток идет.

— Я посмотрел на вас в эти дни, — продолжил Мануйлов нужный разговор с нужным человеком, которого требовалось втянуть в свою команду, или, как минимум, нейтрализовать. — Мне понравилось ваше поведение. Как вы смотрите на то, чтобы перейти на работу в МИД? Научная сфера явно для вас узковата.

Предложение было довольно неожиданным, хотя и не на все сто процентов. Нечто подобное Романов предполагал. Если бы он был политик, то посадить его в МИД на второстепенную должность (а может и не совсем второстепенную) и тем самым заткнуть рот было лучшим вариантом. И Запад не обидится за прессинг оппозиции. Но он же не политик. На всякий случай? Вряд ли МИД вдруг понадобился дипломат — любитель.

Что ж, спасибо за предложение.

И все равно нет. Он прекрасно знал, что, по крайней мере, последние несколько веков министерство иностранных дел представляло собой замкнутую касту. Войти в ее ряды можно было либо с нижних ступенек карьерной лестницы. Либо сверху, с самых высших. Для первого пути он стар, для второго слишком мал его политический вес.

— Нет, — категорически отказался он, найдя реальную отговорку, — наши с вами взгляды на международную обстановку и внешнюю политику России кардинально расходятся.

— Но интересы России требуют… — начал возражать Мануйлов.

— Ваши, Анатолий Георгиевич, ваши, — перебил Романов, — я уже говорил однажды Алексею Антоновичу, что меня громкими словами не пробьешь. Родина требует, Родине надо… Да плевать нашей сермяжной России на все это.

Мануйлов оторопело замолчал, а потом неожиданно расхохотался.

— Поддели вы меня, — признался он, — молодец! Я, — признался Мануйлов, — тоже циник и на вещи смотрю трезво. Но должность обязывает, вот и заносит порой на патетику.

Президент как-то иначе посмотрел на Романова, как на равного, что ли.

— Давайте так, — предложил он, — я вам ничего не предлагал, а вы ни от чего не отказывались.

Дмитрий Сергеевич, замялся, ища в словах Мануйлова очередной подвох.

— Ну же, — помог ему президент.

— Хорошо, — выдохнул Романов, — только без подкопов, — предупредил он.

— Вот и замечательно, — подытожил Мануйлов и предложил: — Поскольку нам еще долго лететь, может, поговорим о внешней политике, о Западе. Это же ваша тема. Просто так, без всяких последствий и выводов. Под стаканчик чаю и булочку.

Романова это устраивало — и разговор, и чай, и он согласился. Не сидеть же букой несколько часов.

— Мне вот что не понятно в вас, — продолжил президент, принимая чай у бортпроводницы. — Человек с трезвыми взглядами, я бы даже сказал, циничными, а так восторженно смотрите на Запад. Вы думаете, то же англосаксонское государство, откуда мы летим, является добрым дяденькой?

От взрыва чувств Романова Мануйлова спасла чашка горячего чая в руках собеседника. Дмитрий Сергеевич нянчился с ней с капризным ребенком — чай был чересчур горячим и жег руки, а надеяться на небольшой столик было опасно — самолет то и дело потряхивало, чашка могла съехать на пол.

Исхитрившись отпить глоток, Романов сдержанно-зло сказал: