Поручик Успенский первым делом поинтересовался, где я достал такого одра и кто на нем ездит – я на Лютике или Лютик на мне. Лютик, услыхав такое, похоже, обиделся и заржал. Подполковник Штиглиц, оказавшийся из семьи знаменитых коннозаводчиков Штиглицев, заступился за моего коня и посоветовал немедленно его расседлать и поводить по кругу, и лишь затем давать пить. Расседлывать коня я не умел, но один из солдат пришел мне на помощь, и Лютик наконец-то получил возможность передохнуть. Поручик Успенский заметил, что лучше бы было приехать на авто, и ушел доигрывать партию. Я знал, что в таком состоянии его лучше не трогать, и решил отправиться на поиски отряда сам.
Но тут как из-под земли появился прапорщик Немно, козырнул и, увидев Лютика, расплылся в улыбке. Прапорщик лично занялся конем, попутно посвящая меня в подробности последних дней.
Отряд прибыл в Дмитриевку два дня назад и разместился на другом конце села. Офицеры нашей роты заняли одну из хат, где меня уже ждала койка; штабс-капитан Дьяков уехал на денек в Чаплинку повидаться с приехавшей туда супругой, а поручик Успенский второй день подряд играет в преферанс. Больше новостей не было, если не считать того, что, пока мы стояли в резерве, бои шли чуть западнее, у Днепра, и Яков Александрович со своим штабом находится поблизости, на хуторе Балтазаровка.
Впрочем, вскоре я убедился, что кое-что изменилось. Во дворе нашей хаты стояло несколько лошадей, и прапорщик объяснил, что штабс-капитан Дьяков приказал всем офицерам быть готовыми наступать по-конному, и даже посадил на коней один из взводов первой роты. Что ж, нас ждала степная война, и это было неглупо. Прапорщик Немно оказался главным инструктором отряда по верховой езде, хотя, как он мне признался, сам ездит неважно и полагается скорее на интуицию. Я хотел было спросить его, как поживают прапорщик Мишрис и Ольга, но тут из хаты появился Мишрис собственной персоной и принялся задавать мне вопросы. Я ограничился тем, что весьма туманно объяснил свой вызов в штаб якобы для консультаций и представил Мишрису Лютика. Прапорщик похвастался, что у него теперь тоже есть свой конь по имени Злыдень, и поинтересовался, есть ли у меня шашка. Я хотел спросить и его об Ольге, но почувствовал, что не стоит. Иначе прапорщик не томился бы таким чудным вечером в одиночестве.
Ольгу я увидел позже, когда уже совсем стемнело, и мы с прапорщиком Немно вышли прогуляться по селу. Ольга шла в компании двух незнакомых офицеров, вероятно, из батальона Штиглица, и о чем-то весьма оживленно с ними беседовала. При виде Ольги лицо Немно поскучнело, и я мысленно посочувствовал обоим нашим прапорщикам.
Наутро вернулся штабс-капитан Дьяков и ввел меня в курс дела. Крупных боев покуда не было, и корпус Якова Александровича готовился к форсированию Днепра. У нас по-прежнему был некомплект – не более трех с половиной тысяч штыков и около пятисот сабель. Правда, нам в помощь придали Туземную бригаду, но эти орлы – хуже чеченцев, так что на них рассчитывать не приходилось. В общем, здесь было сравнительно тихо, зато за Днепром творилось что-то непонятное. Ходили слухи, что там восстали пейзане и теснят краснопузых и, якобы, наш корпус собирается прийти им на помощь. О дальнейших планах командования нас не информировали, но можно было предположить, что готовится наступление в направлении Николаева и Херсона.
Признаться, и сейчас, по прошествии почти целого года, мне не очень понятен смысл нашей заднепровской операции. Интересно, что неясен он и Якову Александровичу. Красные, ежели верить их пропаганде, были уверены, что наше наступление имеет целью помощь полякам. По-моему, это исключается. Тогда поляки уже откатывались к Варшаве, и наш десант за Днепр выручить их не мог. Резерв Якову Александровичу не дали, и наш корпус должен был опять наступать против вдесятеро превосходящих сил красных. Вдобавок, Барон запретил нам прорываться к повстанцам, что лишало нас единственной поддержки.
В общем, создается впечатление, что Крымский корпус опять должен был отвлекать на себя красные резервы. А может, и того хуже, – наступать за Днепр предписали французы, с которыми Барону конфликтовать не хотелось.