Крымский мост

Другие сидельцы уверяли, что они тут ни при чем, а он поскользнулся и «сам упал, ударился головой об унитаз».

Дело это раздувать не стали. Списали на несчастный случай.

Тем более что бабушка после этого случая пошла в гору по карьерной лестнице. И ей такой муж уж совсем был ни к чему.

Благополучно избежав развода, который в советское время никак не приветствовался, она в статусе вдовы героя войны заняла пост второго секретаря Ленинградского городского комитета КПСС. Отвечала за идеологию в городе.

Уже с момента своей работы в комсомоле она стала «номенклатурой». То есть вошла в правящий класс Страны Советов.

Большинство наших бывших советских людей до сих пор даже не представляют себе, как и кем управлялся СССР.

Если их спросить, так, накоротке, то они скажут, что Союз управлялся Коммунистической партией или добавят: Советами. Но этим самым назовут только надстройку той управляющей силы, которая существовала в стране.

А на самом деле страной правила новая элита. Новый класс, который получил древнее, но одновременно новое имя – номенклатура.

Термин этот вышел на поверхность из глубины веков. Судя по всему, произошел от латинского слова nomen – имя. Номенклатура – это список имен. (Во время праздников и торжеств в Древнем Риме распорядитель, громко провозглашавший имена входящих на прием гостей, назывался номенклатором.)

В Союзе номенклатура – это список должностей, назначение на которые утверждалось вышестоящими органами.

Олег Павлович Мировой как раз и был отпрыском этого правящего класса.

Номенклатурная бабушка не слишком любила сына, зато была от внука без ума. И Олег, родившийся в рубашке, а если по-западному – с серебряной ложкой во рту, пользовался всеми радостями беззаботной и сытой юности.

Еще маленьким ребенком он частенько бывал в Смольном. Белокурый малыш смело шагал по длинным, чистым, словно вылизанным, паркетным коридорам, устланным бордовыми дорожками. Разглядывал стандартные черные таблички на белых дверях. Забегал в приемную, где сидела секретарь секретаря горкома партии.

И никто не смел остановить хорошенького мальчугана, когда он открывал дверь и забегал в кабинет к бабушке.

Бабушка, конечно, притворно сердилась. Но сидевший у нее на приеме посетитель торопливо собирал свои бумаги. И вылетал прочь.

Отец в это время успешно служил. То на Дальнем Востоке, то на Кавказе. Поэтому, чтобы «не таскать ребенка по гарнизонам», Олега оставляли в Петербурге. С отцом и матерью он виделся летом. И на каникулах.

Эти дни навсегда остались в памяти Олега как самые лучшие. Конечно, он бывал в специальных лагерях для детей номенклатуры. Бывал и в «Орленке», и в «Артеке». Но все-таки больше ему нравилось «на свободе».

Мать его была родом со Ставрополья. Такая казачка из станицы, к которой прикипел сердцем петербургский интеллигент. И поэтому иногда Олега отпускали на побывку к материнской родне.

Станица называлась Аполлоновской. И она входила в целую казачью страну, раскинувшуюся на юге России.

Олег особенно запомнил свой первый приезд туда.

Рано утром они с матерью вышли из самолета в аэропорту Минеральных Вод. Солнце только-только алым краешком высунулось из-за темной гряды Кавказского хребта. И Олег увидел прямо на горизонте в ясном небе «висящие» горы.

В аэропорту их встретил на стареньком «запорожце» дядя Иван. Маленького роста, чернявый, бородатый казачок. С легкой полуулыбкой на губах. По дороге он озвучивал Олегу названия остающихся по сторонам станиц. Странно звучали для его ленинградского уха старинные слова: Нагутская, Солдатская, Марьинская, Прохладная, Аполлоновская.

А дядька объяснял, откуда это:

– Цари строили линиями. Одну станицу за другой.

Олег не удержался. Спросил:

– А почему так?

– Ну, просто туда дальше, ближе к горам, живут другие народы. Чеченцы, ингуши, осетины, кабардинцы, балкарцы. От их набегов и строили такие станицы. Закрепляли Россию на этой земле. Россия, она ведь расширялась толчками. Сначала было Московское княжество, а потом пошли. На Сибирь. На юг. В Крым. А кто шел? Мы, казаки!

И Олег услышал в дядькиных словах гордость за своих предков и за себя.

Сам Олег гордости не чувствовал. Он не местный, а ленинградский. И только тоненькая ниточка родства связывает его с этими людьми.

Станица тоже удивила его. Он привык к тому, что российские деревеньки сплошь и рядом представляют собой невнятное скопление домов и домишек, жмущихся к главной улице или проходящей через них дороге.

Аполлоновская же его поразила с первых минут знакомства. Сверху, с холма, сразу было видно, что построена она по строгому плану. Улицы ровными рядами тянулись по степи одна за другою. И не имели обычных названий. Назывались просто линиями: первая линия, вторая, третья…

Дома, выстроенные в ряды, были обращены друг к другу. Ограждены заборишками, воротами. За заборами – цветочные клумбы.

Перед домами, прямо на улице высажены плодовые деревья. Алыча, абрикосы, сливы, яблони.

Олегу, привыкшему к тому, что фрукты-ягоды надо покупать, это было очень удивительно…

Удивительны были и дни, которые он провел в станице. Дни, полные жизни и свободы.