И вот я стою на палубе самого настоящего авианосца и понимаю – не врал товарищ Скоробогатов, ох не врал. Не врал хотя бы потому, что на мне уже надета полная экипировка пилота XXI века, полный компенсационный костюм, шлем, кислородная маска. Оказывается, без этой экипировки перегрузки способны сделать меня инвалидом после первого же вылета. Мой командир – капитан Гуссейн Магомедов, внук известного в те времена лётчика-испытателя Магомеда Толбоева. Сам я полечу во второй кабине Миг-29КУБ простым пассажиром. Моя задача – примерить эти скорости и перегрузки на себя и, если что, на обратном пути товарищ капитан даст мне попробовать, почувствовать машину в горизонтальном полёте. Маленькими шажками – и к великой цели. Но всё равно, я счастлив и горд, потому, что уверен: у меня все получится! Я одолею сверхзвук и сумею выполнить пока невероятные для меня фигуры высшего пилотажа – "колокол" и "кобру Пугачева". Говорят, их и тогда можно было сделать только на этом уникальном самолёте, созданным гением советских конструкторов и инженеров.
А сейчас наше боевое задание – налёт на немецкий аэродром под Киевом. Там на ночь опустилась одна из немецких бомбардировочных авиагрупп, срочно перебрасываемых на юг для заделывания бреши, которая образовалась в результате действия авиации наших потомков. Командир авиагруппы полковник Хмелёв, показался мне стариком. Ведь ему уже сорок два, почти физиологический предел. Так вот он, излагая задание группам, сказал такую фразу:
- Летят, ..., как мотыльки на огонь. А мы светим только своим, а чужих жжем.
Свои... – волшебное сладкое слово, означающее семью, дружбу, помощь, месть, в конце концов. Кого не смогли спасти, за них теперь надо отомстить. Сосем недавно, над аэродромом Сталино я задумался, сколько самолётов могли устроить такой разгром... Мне представлялось, что работало не меньше дивизии. А оказалось, что удар наносили всего три самолёта, три Су-33, которые, конечно, чуть крупнее и тяжелее чем Миг-29, но ненамного. Зато каждый из них несёт шесть с половиной тонн бомб, больше чем хвалёная американская "Летающая крепость"! В том числе и двадцать восемь двухсот пятидесяти килограммовых кассет, каждая из которых содержит сто пятьдесят осколочных бомбочек, снаряжённых сотнями пятимиллиметровых стальных шариков. Когда они их сбрасывают одну за другой – за это отвечает специальное умное устройство, именуемое компьютер, – получается настоящий ковёр смерти. И неважно, в капонирах стоят самолёты или открыто, обвалованы штабеля бочек с бензином или нет. Эффект один – смерть дождём падает с неба.
Подходим к нашей машине. Консоли крыла сложены наверх, это одна из особенностей палубных самолётов для более компактного хранения. Под коренными частями крыльев и под фюзеляжем в развале двигателей подвешено восемнадцать бомб с тупым коническим носом. Это они и есть, РБК-250. Пытаюсь почесать затылок и натыкаюсь рукой в перчатке на шлем… Неловко, однако. Мой нынешний командир и пилот обходит машину, заглядывая в самые, казалось бы, потаённые места. И правильно, потому что закон «доверяй, но проверяй» ничуть не изменился за прошедшие семьдесят лет. Поднимаемся в кабину по специальной приставной лестнице. Механик пристёгивает нас ремнями, подсоединяет кислородный шланг и разъём СПУ. Кресло плавно уезжает вверх, и вот я в кабине. Осматриваюсь. Ничего знакомого, кроме ручки управления. Повсюду электронные экранчики, окошки с цифрами, какие-то приборы далёкого будущего. Чувствую себя селёдкой, закатанной в консервную банку. Не пошевелиться.
Капитан Магомедов поднимает вверх большой палец.
- Как самочувствие, второй?
- Нормально, товарищ капитан, – отвечаю я.
- Ну, тогда начинаем, – прозвучал в наушниках голос моего пилота. – Управление я пока заблокировал, но ты, товарищ старший лейтенант, всё равно ничего не трогай.
Честное слово, как первый вывозной полёт в аэроклубе. Вот только подо мной не тарахтелка У-2, а такая зверюга, для которой я и слов подобрать не могу. Девятнадцать тонн тяги на двух двигателях на взлётном режиме. Ужас! Посмотрим, как они с этим управляются. Это же настоящая скачка на тигре!