Крым-2. Остров Головорезов

Где-то на высоте четырех метров поверхность скалы, выглажен­ная ветрами, стала скользкой. Называется такое место «зеркало» и проходить его крайне сложно — надо ставить ногу не на упор (по­тому что упоров там и нет), а на трение, и пока подошва медленно скользит вниз, забрасывать руку и искать, за что схватиться.

Зацепы на «зеркале» если и встречаются, то крошечные, с моне­ту размером. Тут на помощь пришел еще один трюк из арсенала скалолазов — если сгибать палец как обычно (как это делают все люди, когда, скажем, нажимают на спусковой крючок), руки бы­стро онемеют. Если же исхитриться и согнуть только сустав по­сле первой фаланги пальца, а второй сустав наоборот, постараться выгнуть наружу, жесткость конструкции намного выше.

Иногда приходилось просто засовывать кулак в расщелину и растопыривать пальцы, чтобы хоть как-то удержаться.

Добравшись до удобного места — уступа шириной сантиметров десять, этакой скамеечки на высоте метров пятнадцати, Пошта присел отдохнуть и посмотрел вниз.

Отряд полз по скале медленно, неумело, но упорно.

Следом за Поштой карабкался Зиняк, в его обязанности входи­ло перецеплять веревки из карабина в карабин. Потом — Костя, этот за счет малой массы тела даже не взопрел, лез себе, как муха по стеклу. Потом шел Воловик и тащил на себе беседку с профес­сором. Впрочем, Кайсанбек Аланович оказался не лыком шит, бы­стро понял все хитрости и помогал матросу, как мог, перебирая ногами и цепляясь руками.

«Вроде нормально, — оценил Пошта. — Полмаршрута уже прошли».

И тут, как назло, Костя сорвался.

Дело нормальное и обычное, без срывов не бывает скалолаза­ния, для того и вяжутся в звенья и цепочки, страхуют друг друга.

Но у Кости это был первый раз. Вместо того чтобы расслабить­ся и спокойно дать веревке остановить падение, мальчишка заво­пил, судорожно задергался и попытался вцепиться в проносящую­ся перед носом скалу.

Естественно, безрезультатно.

Костю закрутило в беседке, стукнуло пару раз об скалу, и вдо­бавок он вызвал небольшой обвал, ссыпав горсть мелких камней на голову Воловику, на что матрос отреагировал коротко и нецен­зурно.

— Ты как там, живой? — поинтересовался Пошта, глядя, как пацан болтается в метре от скалы. Костыль сидел прочно, верев­ка была в карабине, карабин замуфтован, причин для паники ни­каких.

Но Костя-то этого не знал. Он вытащил свой остро отточенный бумеранг и собрался пилить веревку.

— Ты что, идиот? — завопил Пошта.

— А ну прекратить! — присоединился мичман Зиняк.

— Вы меня не вытащите, — упрямо заявил Костя. — Я для вас — только обуза. Бросьте меня. Продолжайте экспедицию. Миссия важнее!

И вот тут матрос Воловик (вот уж от кого не ожидал Костя) продемонстрировал все богатства великого и могучего русского языка, конкретнее — матерной его составляющей, еще точнее — флотский вариант, известный как «большой шлюпочный загиб» состоящий минимум из двадцати предложений без повторения эпитетов и метафор.

Костя — да и не только Костя — аж заслушался и перестал пи­лить веревку, на которой висел. Воловик же, завершив тираду, снял свой флотский ремень, намотал один конец на кулак и, словно лас­со, захлестнул за веревку, подтягивая Костю обратно к скале.

—  Геройствовать он вздумал, сопляк, — приговаривал матрос, отвешивая тумаки мальчишке. — Работать надо, а не самопожерт­вованием заниматься! Ползи давай, жертва! А то ремня выпишу будешь знать, как без команды погибать!

Дальнейший путь до вершины проделали с трудом, но без при­ключений. Хуже всего пришлось на последних трех метрах — стена тут нависала над землей, так называемый отрицательный угол, когда гравитация тебе не помогает, а наоборот, отрывает от скалы. Даже Пошта едва не сорвался — но вылез, закрепился и вытащил остальных.

Минут десять все просто лежали на спине, скинув рюкзаки, и смотрели в белое крымское небо. Потом подал голос Кайсанбек Аланович, как наименее уставший.

—  Уважаемый Воловик... Простите, не знаю, как вас по имени...

—  Алексей, — представился матрос. — Можно просто Леша.

—  Алексей. Если вас не затруднит. Будьте любезны. Не могли бы потом — как-нибудь, в приватной обстановке — повторить то, что говорили этому дуралею, — профессор кивнул на Костю, маль­чишка густо покраснел, — на скале? Я хотел бы записать, негоже такому филологическому сокровищу пропадать.

—  Да ладно, — смутился Воловик. — Я что... Вот наш боцман — тот мог загнуть, за ним даже капитан ходил и записывал...

Посмеялись, попили воды, сложили снарягу обратно в рюкза­ки. Дальнейший путь — слава богу, прямой — пролегал через яйлу крымское плоскогорье, которое больше всего напоминало Степь, если забыть, что находишься на высоте сорока метров. Судя по атласу, плоскогорье обрывалось ущельем, носившим название Дубо­вое, а оттуда уже рукой подать было до дороги, ведущей к Старому Крыму.

— Вроде бы дальше все просто, — прикинул Пошта.

— Э, я бы не торопился с такими выводами, — заявил Зиняк. — Это горы, а я, морская душа, горам не доверяю. Мало ли какая не­чисть тут обитает...