Андрей Павлович Куренков – монстр. Одна нога у него короче другой (третья ещё не выросла), на руках всего семь пальцев, а не десять, как положено по творению, нижняя губа отсутствовала, уши пугали своей величиной, глаза страшенные. Не было в них любви к людям, и вообще ничего не было, если не считать выражения бездонного отсутствия. Да и то это выражение казалось обманчивым.
Жил он один, в Москве, в коммунальной квартире. И никаких родственников – ни матери, ни отца, ни жены, ни сестры. Лет ему было под сорок. Соседи по коммуналке терпели его с момента въезда уже семь лет и поначалу очень пугались.
Старушка Ведьма Петровна (так уж её звали по простоте душевной) не раз кричала на Андрюшу в кухне, стуча кастрюлей по рукомойнику:
– Страшен ты, сосед, ох как страшен… А ну-ка посмотри на меня, – и она отскакивала с кастрюлей в угол кухни. – Если бы не уши, как у слона в зоопарке, было б терпимо… Женихом был бы тогда, – добавляла она обычно.
Как-то, года через полтора после его появления в квартире, Ведьма Петровна позвала Андрюшу к себе в комнатушку – жила она одна. На столе стоял чай вприкуску.
– Присаживайся, соседушко, – умильно ляпнула Ведьма Петровна.
А надо сказать, что ещё одной особенностью Андрея было то, что он почти не говорил, иногда мычал, а иногда если скажет, то что-то такое уж совсем непонятное.
Но за стол он сел и начал пить чаёк, поглядывая своими странными глазами на Ведьму Петровну.
– Андреюшка, – начала Ведьма Петровна, надев почему-то очки. – Вот что я тебе скажу. Уши уже тебе не отрежешь, да и я не мастерица людям уши резать. Бог с тобою, живи так. Я на всё согласная. Моё предложение: возьми меня в жёны, выйти замуж за тебя хочу.
И Ведьма Петровна покраснела.
Андрюша, однако, никак не реагировал, всё молчал и молчал.
Наконец старушонка даже взвизгнула:
– Замуж за тебя хочу!
Андрюша повёл ушами, и в глазах его появилась мысль.
– Я мамке дал зарок не жениться, – произнёс он.
– Да мамка-то твоя давно в могиле! – прикрикнула Ведьма Петровна. – Ей теперь всё по хрену. А мы с тобой кататься на лодках будем, в кино ходить вместе, в театр… Чем плохо?
– Убей меня, но не пойду, – упрямо выговорил Андрюша.
– Экой ты предрассудительный, – рассвирепела Ведьма Петровна. – Тебе, дураку, хорошую партию предлагают, по старинке говоря. Чем нам вдвоём плохо будет? Я старушка девственная, если не считать того, что с чертями во сне спала… Ну это со всеми девками бывает.
– С чертями хочу, а с тобой – нет, – громко сказал Андрюша, как отрезал.
Ведьма Петровна завелась. Встала, начала бегать вокруг стола, как чумная.
– Да ты что, да что ты, Андрей, – скулила она. – Нешто я хуже чертей?! Посмотри на меня внимательно. Лет мне всего семьдесят пять, груди ещё сохранились, – и она горделиво выпятилась перед сидящим на стуле монстром.
Монстр на этот раз тупо взглянул на неё.
– К мамке хочу, – сказал он, осторожно оглянувшись. – Где моя мамка?
– Да в могиле же, в могиле, в сырой и глубокой. Ты что, туда хочешь?!
– Туда, – кивнул Андрюша.
– Ох, дурачок ты мой, дурачок! Нешто могила вкуснее постельки, даже со старушкой… Помысли. Подумай. Что лучше? А сейчас брысь, иди к себе, а моё предложение обдумай.
Андрюша встал.
– У мамки рука только одна была. Другой не было. Потому и в могилку к ней хочу. Жалко её…
Ведьма Петровна захихикала:
– Ишь ты, жалостливый какой. А страх на всех нагоняешь. Хоть бы губу тебе вставили доктора да уши укоротили, а с ногами и руками чёрт с ними, у других ума нет, не то что рук. Иди.
Андрюша послушно вышел.
На следующий день Ведьма Петровна сама вбежала в его комнатушку.
– Ну как?
Но Андрюша забыл о предложении, всё толковал о каких-то чертях, да могилках, да об однорукой мамке, и Ведьма Петровна ничего большего от него добиться не смогла.
Но когда через два дня она опять заглянула к нему, Андрюша вдруг сам пошёл ей навстречу и сказал:
– Я согласен!
Ведьма Петровна даже подпрыгнула от радости.
Закружила потом, обняла своего монстра-соседушку, и решили они сразу же в ЗАГС. Свидетелей взяли со двора. В ЗАГСе было до того отчуждённо, что заявление приняли – да с бюрократической точки зрения и нельзя было не принять. Весьма миловидная девушка сказала:
– Ну что ж, через неделю заходите с цветами, поздравим вас с новой жизнью.
Назначили день.
Ведьма Петровна напряжённо его ждала, всё прыгала из стороны в сторону, точно хотела развить в себе резвость. Сосед Никитич уже больше пугался её, чем Андрюшу. Но глаз у Ведьмы Петровны просветлел, и в старушечьем облике появилась женственность. То головку набок склонит и покраснеет, то песенку (за кастрюлей на кухоньке) запоёт, но не про чертей. Раньше Ведьма Петровна всё больше про чертей песни пела, длинные, умильные, со слезой, а тут вдруг на людей перешла.
Девушкой себя почувствовала.
Андрюша даже трусы её старческие согласился к празднику постирать, что и сделал, правда, не до конца. Внимательный стал – отмечали соседи. Сам-то он был как прежний, но уже какой-то во всём согласный. Тень от ушей, впрочем, была по-старому угрюмой.