Крылатый связист

Открылась калитка, впустив Степаниду, и Филька побежал в дом. На кухне уселся на лавку и не спускал глаз с окна, выходившего во двор.

Затесав колья, большевик унёс их за сарай и долго не появлялся. Из-за сарая донёсся глухой стук топора — будто били обухом.

«Чего красный там делает? Не хочет ли сжечь подворье?»

Видно, и мать испугалась пожара, потому что выскочила во двор с ведром золы из печки — будто понадобилось выбросить её за сарай — и в дом вернулась озабоченная, с растерянным вопросом в глазах.

— В ум не возьму, — шёпотом сказала она. — С чего это… красный нам сарай кольями подпёр?

Обедать позвали и большевика.

— Спасибо, служивый… товарищ, что помог вдове. Бабе трудно одной по двору управляться, — сказала мать.

— Затем и воюем, чтобы жизнь бедноте облегчить. Узнал, что ты сторожиха при школе, вдова, ну где одной по хозяйству справиться? У себя, за Можаем-то, я всё отходничал: плотник я. Топор мне дело привычное, да и по работе соскучился. Вот теперь в деревне у меня осталась хозяйка; сам знаю, как худо одной, если не подсобят люди. Надоело с винтовкой нянчиться, ну да уж конец войны видать, генералы к морю покатились.

Помолчав, Степанида спросила:

— А правду говорят, будто большевики жгут по церквам иконы?

Красный облизал деревянную ложку, положил кверху горбом, показывая, что сыт.

— Мало дров, что ли? — ответил он. — Бога мы отменили, как обман идеологии, а возбранить народу кто может? Теперь свобода. Хоть повесь колокол на шею и ходи звони, хоть с попом поцелуйся.

— А чего ж вы к нам на Дон пришли? Аль в Расее земли мало?

Большевик усмехнулся с явным сожалением:

— Куды поболе, чем у вас. У вас на Дону земли горстка, а в Расее — шапка, да ещё с верхом. Вот заберём у станичных богатеев наделы да вам, бедноте, их нарежем… а война кончится, возвернёмся в свои губернии. Про тебя, хозяюшка, скажу так: слепой да убогий не знает дороги. Почаще митинги ходи слушать.

Обгрызая баранью кость, Филька слушал добрососедский разговор матери и поглядывал на большевика. В нём было страсть сколько заманчивого: усы, толстые обмотки, граната-лимонка. Пообедав, он сказал «спасибо» и стал чистить ружьё. Филька взял кота Афоньку под живот и полез на печку. Баловаться не хотелось; Филька стал прислушиваться к округлому мужскому говору снизу.

— Думаю, хозяйка, пойти охоткой позабавиться. Нынче лисьи следы видал на гумне. Зараз лисе самая пора мышковать, тут её хоть руками бери. Любопытная она организма: прыгает, танцует, станет на задние лапы, будто служит, и только из норки мышь высунется, как лиса цап — полёвка и пискнуть не успеет. — Заглянув за печку, красный сказал: — Эй, казак! Пойдём на охоту, матери на воротник принесём. Будешь мне патронташ носить.

У Фильки всё внутри оборвалось; он испуганно и в то же время просительно глянул на мать. Степанида, вся раскрасневшаяся, застилала на стол единственную клеёнку, как на праздник. Она улыбнулась сыну. И, обрадованный, забыв всё на свете, Филька сполз с печи и торопливо начал одеваться, боясь, как бы красный солдат не ушёл без него.

ФЕНОМЕН

На афише перед летним театром «Олимп» был изображён уродливо-могучий человек с красными глазами, в полосатом трико. Раскоряченные буквы объявляли:

ФЕНОМЕН С ТРУППОЙ

1) АТЛЕТИК-САЛЬТОМОРТАЛИСТ. 2) ЛОМАЕТ НА ГРУДЯХ КАМЕНЬЯ ОТ 5 ДО 8 ПУД. 3) СГИНАЕТ В ЗУБАХ ЖЕЛЕЗО. 4) ПОДЫМАЕТ С ЛЕВОЙ РУКИ ЧЕЛОВЕКА. 5) ГУЛЯЕТ БОСЫМИ НОГАМИ ПО ТОЛЧЁНОМУ СТЕКЛУ.

Артисты представляют драму «Коварная испанка». Гала-номера будут представлены под музыку баяна.

Спешите купить билеты.

Вокруг фонаря перед кассой «Олимпа» кипели ночные мотыльки. Они набивались в карманы, в рот, я вычёсывал их из волос и с завистью смотрел, как в деревянный театр семенили гимназистки старших классов, блестя шёлком локонов; шли рыбаки, матросы с портовыми девушками; топорща погоны, молодцевато прохромал комендант нашего приазовского городка. Мы, ребята, пытались проскочить с этой толпой, но контролёрша, кудрявая, как пудель, зорко проверяла билеты. Она мне казалась необычайно важной дамой, и я тут же решил, что, когда вырасту, обязательно поступлю контролёром: буду каждый день смотреть спектакли и пропускать всех пацанов из нашего приюта.

Карман моих штанов оттягивал кусок сыроватого, тёплого хлеба. Я мечтал забраться в тёмный угол зрительного зала, жевать и наслаждаться представлением. Когда контролёрше случалось зазеваться, мы гурьбой бросались в широкий проход. Она хватала кого попало из ребят и, мучительно улыбаясь, крутила ему ухо так, что оно багровело, точно кровяная колбаса, но всё же один или двое из нас прорывались в зрительный зал.

Раздался третий звонок. Некоторые ребята пытались своим унижением заслужить милость контролёрши.