Мне хотелось, чтобы Еспер Клемменсен счел меня человеком серьезным, а не каким-нибудь безумцем, одержимым навязчивой идеей. Такая опасность, кстати говоря, безусловно существовала, покуда я, не имея за собой никакой организации или официального поручения, названивал по всему миру и рассылал мейлы с
Поверил ли Еспер моим объяснениям, я сказать не могу. Пожалуй, скорее нет, но, несмотря на это (или как раз поэтому), мне очень повезло с ним, никого лучше я бы не нашел. Он местный, у него были «кой-какие знакомства» и связи, он знал, кому нужно позвонить. Знал, как вести расследование. Говорил об «источниках» («мой источник сказал») и «ценной информации» там, где я при всем желании не мог разглядеть никакого прогресса. Вообще, я не люблю говорить по телефону, но говорить с Еспером было легко. Два месяца он перепахивал полицейскую и архивную почву своей страны, включая судебную медицину, государственную патологоанатомию и государственный архив. И вот вечером 23 сентября он позвонил мне и сказал, что знает, где найти «Музей утопленников». Вопрос лишь в том, допустят ли меня туда без научного задания или справки о родственных связях.
«Мертвецы ждут нас, Эд, что ты на это скажешь?» – говорил Крузо.
«Трупы они не отдают», – говорил Крузо.
Мой самолет приземлился в Копенгагене ранним утром. От вокзала до гостиницы всего три минуты пешком. Обширная выемка на привокзальной площади позволяла заглянуть в расположенный внизу железнодорожный туннель, уходящий на север. Несколько велосипедов лежали на щебенке, кто-то отправил их в пропасть (бросил за борт). Пути усыпаны мусором и на фоне самой площади оставляли раздражающе запущенное впечатление. Словно там, внизу, поезда ходят крайне редко или эти рельсы ведут в какую-то другую, подземную Данию, куда в общем-то уже никто ездить не хочет.
Встретились мы во второй половине дня, так Еспер договорился со своим источником. Было холодно, в воздухе висела почти невидимая морось. На Ратушной площади музицировала группа индейцев. У вождя головной убор из перьев достигал до земли, вдобавок красные перчатки и куртка из овчины. Некоторое время я старался двигаться вместе с толпой, но не хватило терпения. Я свернул в одну из боковых улиц, где мог шагать свободно. Скоро она вывела меня на площадь. Наугад я вошел в ресторан под названием «Кафе Сканди». Шведский стол за 69 крон. Ресторанчик вполне сносный, но что-то было не так. Под потолком волнистые металлические ленты, в которых отражалось все происходящее на дне кафе. На столах горели свечи, в своих тяжелых винно-красных стаканах похожие на отличительные огни кораблей. Я сидел у окна, смотрел на улицу. Небо нависало низко, и для этой поры дня было темновато. Мой отличительный огонь затрепетал, какой-то ветерок невесть откуда, я оглянулся и все понял: у меня за спиной открылась шахта кухонного лифта. Я пересел на другую сторону стола, не сводя глаз с двустворчатой дверцы. Официант широким жестом захлопнул ее, а затем отправил лифт обратно в глубину. На табличке над шахтой я прочитал:
Мне вспомнился последний день на острове. Как я спустил черную воду из отопительной системы «Отшельника» и закрыл ставни. Как перекрыл газ на пивном насосе, взял протычку и еще раз почистил. Закрывая за собой дверь на террасу, я слышал внутри «Виолу». Немецкое радио. Не то чтобы я оставил там кого-то. Тут было что-то куда более серьезное, окончательное.
Адрес места нашей встречи – площадь Полиситорвет, 14, 1780, Копенгаген V, главное здание
Полицейское управление было крепостью, четырехэтажной цитаделью, сооруженной в форме тупого клина, старинный комплекс, поражающий своими размерами и обилием света. Никогда я не видел ничего подобного и прежде всего подумал: почему именно здесь? Почти одновременно на меня нахлынуло что-то вроде смирения и торжественности; ноги подкашивались.