— Виртус, какая странная мысль! Мистер Мудр научил меня другому. Я как раз думал, сколько во мне еще пуританского. Ведь природа — отражение Единого, и глупейшее из наших удовольствий так же нужно Ему, как высокий подвиг. Я вижу теперь, что в Абсолюте просветляется любое пламя, даже плотская страсть.
— Можно ли оправдать даже самую скудную, самую простую еду?
— В сущности, Лирия права…
— Этот Лют гораздо умнее, чем кажется…
— Конечно, кожа у нее темновата. Но разве не все цвета входят в спектр?
— Разве каждый цвет — не плод разложения сияющей белизны?
— То, что мы зовем злом — лишь составная часть добра. Даже самый тяжкий наш грех…
— То, что мы зовем праведностью — просто мерзость. Ты глуп, Джон, и я от тебя уйду. Я удалюсь в горы, где ветер холоднее, земля тверже и тяжелее жизнь. Мне еще придется побыть частицей темной тучи, застилающей свет, но я постараюсь, чтобы эта частица стала почти прозрачной. Пусть тело мое искупает грех жизни. Самый строгий пост, ночные бдения…
— Ты сошел с ума? — вскричал Джон.
— Я исцелился, — отвечал Виртус. — Что ты смотришь на меня? Я знаю, что бледен и тяжело дышу. Тем лучше! Болезнь выше здоровья, ибо она хоть немного приближает к Духу.
— Зачем нам уходить из этой милой долины? — начал Джон, но Виртус прервал его.
— Нам? Я тебя не зову. Не тебе спать на терниях и питаться акридами.
— Неужели ты хочешь покинуть меня? — спросил Джон.
Виртус громко хихикнул.
— Дружба, привязанность, как их там — это самые крепкие цепи. Они держат нас здесь. Только дурак, умерщвляя плоть, даст пировать душе. Надо отдать не какие-то радости, а все!
Он встал пошатываясь, и направился к Северу. Раза два он чуть не упал. Одной рукой он держался за бок, словно ему было больно.
— Зачем ты идешь за мной? — сказал он. — Уходи.
Джон остановился, испугавшись его голоса; и снова побрел за ним. Наконец Виртус поднял камень.
— Уходи! — крикнул он. — Я и сам себе враг, кто же мне ты?
Джон пригнулся, камень в него не попал, и я увидел, как они идут один за другим, и Виртус иногда кричит и швыряет камни. Наконец расстояние между ними стало таким, что ни камень, ни голос не могли одолеть его.
И Джон увидел, что долина стала уже, края ее — круче, расщелина — шире. Собственно, он шел по узкой полосе, как бы по выступу в глубине Ущелья.
Наконец дорогу эту перегородил кусок скалы. Виртус стал карабкаться вверх, тяжело дыша (теперь Джон был к нему ближе). Как-то раз он чуть не упал (Джон увидел кровь на скалах), но полез дальше и вскоре выпрямился, отирая пот. Постояв немного, он что-то крикнул и покатил вниз валун; когда же грохот утих, Виртуса не было видно.
Джон опустился на камень. Трава здесь росла скудно — такую траву любят овцы, — долина исчезла из вида, и Джону очень хотелось вернуться. Он был смущен и опечален, и боялся снова встретить обезумевшего друга.
«Отдохну, — думал он, — и пойду обратно. Доживу жизнь, как смогу». И тут кто-то окликнул его. Оттуда, где недавно стоял Виртус, спускался человек.
— Твой друг уже там, — сказал он. — Может, и ты поднимешься?
— Он сошел с ума, — сказал Джон.
— Не больше, чем ты, — сказал человек, — и не меньше. Оба вы исцелитесь, если будете держаться вместе.
— Мне не вскарабкаться на скалу, — сказал Джон.
— Я дам тебе руку, — сказал человек, подошел поближе и протянул руку. И Джон побледнел, и голова у него закружилась.
— Сейчас или никогда, — сказал человек. И Джон стиснул зубы, и схватил его руку, и задрожал, но вырваться не мог, да и были они так высоко, что один бы он не вернулся. Наконец Джон упал ничком в траву, а когда он отдышался, человека нигде не было.
Джон огляделся и задрожал. О том, чтобы спуститься, не могло быть и речи. «Однако и удружил он мне!» — подумал Джон. Над ним громоздились какие-то скалы, а лежал он на небольшом выступе, поросшем травою. Сердце у него упало, но он постарался вспомнить наставления мистера Мудра. «Это я сам, — сказал он себе, — я сам, Великий Дух, веду меня, раба. Какое мне дело, упадет этот раб или нет? Не он реален, а я… я… Я!» Однако он ощущал себя столь непохожим на Вечного Духа, что никак не мог называть его местоимением первого лица. «Ему-то что! — продолжал Джон, — а вот помог бы мне!.. Помог бы, а? Помоги, помоги, помоги!»
И только он произнес (кстати, вслух) эти слова, как новый ужас охватил его. Он вскочил, дрожа еще сильнее.
— Да я молюсь! — крикнул он. — Опять этот Хозяин! Опять эта яма, и правила, и рабство! Меня поймали! Кто мог подумать, что старые пауки сплетут такую тонкую сеть?
Этого он вынести не мог, и тут же сказал себе, что выразился иносказательно. Даже мистер Мудр признавал, что Матушка и управители являют истину в картинках. Без метафор не обойдешься. «Главное, — думал он, помнить, что это метафоры, и не более того».