Кружевной веер

— Мне как-то не верится… Едва ли ей не терпится получить мое прощение, которое успокоит ее совесть.

Диана смерила его сочувственным взглядом:

— Когда я предложила вместе съездить к вашей матушке, я думала вовсе не о ее совести.

— О чем же вы думали? — прищурился Гейбриел.

— О вашей душе, — кротко ответила Диана.

— О моей душе?! — рявкнул он. — Вы же как будто поверили мне, когда я сказал, что не совершил ничего такого, чего мог бы стыдиться!

Диана действительно поверила ему. Она и сейчас ему верила. Более того, прожив с ним два дня под одной крышей, она пришла к выводу, что невозможно не поверить Гейбриелу Фолкнеру, когда он в чем-то кого-то убеждает!

— Неужели вы не понимаете, что, если ваша матушка скончается, так и не примирившись с вами, вы до конца дней своих не будете знать покоя, помня о том, что могли помириться с ней, но не помирились из-за своей гордыни?

Он перестал расхаживать по кабинету и внезапно посмотрел на нее в упор:

— Так случилось с вами, Диана? Может быть, ваша мать просила вас простить ее за то, что она вас бросила, а вы ей отказали?

Сердце екнуло у Дианы в груди.

— Сейчас речь идет не обо мне и не о моей матери…

— Нет, о вас, — перебил ее Гейбриел. — Итак, признайтесь, пожалела ли ваша мать о том, что бросила вас ради объятий молодого любовника? И вы отказали ей в прощении? — безжалостно допытывался он.

Диана застыла, вспомнив о том ужасном времени, когда мать их оставила: отец, бледный как привидение, бродил из комнаты в комнату в Шорли-парке, как будто в одной из них мог отыскать жену, ели внимательно присмотрится; младшие сестры по вечерам плакали, пока, обессилев, не засыпали, но вскоре вновь просыпались с криком и плачем и спрашивали, почему мама не приходит утешить их, как, бывало, приходила, когда им снились страшные сны. И в то ужасное время, стараясь хоть как-то утешить отца и сестер, Диана чувствовала, как в ее душе нарастает гнев. Она ненавидела мать за то, что та больно ранила своих близких… Наконец сердце ее ожесточилось от ненависти к матери.

Шея ее судорожно дернулась, она попыталась проглотить желчь, подступившую к горлу.

— Моя мать никогда не хотела к нам вернуться и даже не просила у нас прощения, поэтому как могла я в чем-то ей отказать? — ответила она ровным тоном, стараясь не сорваться.

— Диана… — нахмурился Гейбриел.

— Прошу прощения, милорд… — Величественно вскинув голову, она отвернулась, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Мне пора подняться наверх и переодеться к ужину. — Правда, мысли о еде сейчас внушали ей лишь тошноту.

О матери она вспоминала редко. Да и что толку в воспоминаниях?

— Вы не даете мне выйти, милорд, — высокомерно заметила она, видя, что Гейбриел встал у открытой двери кабинета.

— Диана, вы позволите мне извиниться перед вами? — Гейбриел пытливо смотрел на нее сверху вниз. По тому, как она побледнела и как потускнели ее небесно-голубые глаза, он понял, что жестокие слова о ее матери больно ранили ее. Да, письмо мисс Бриттон, в котором шла речь о его матери, заставило его страдать, но он не имел права срывать досаду и огорчение на Диане. Коснувшись ее открытого плеча, он хрипло произнес: — Извините меня за грубость! Все дело в том, что… — Он глубоко вздохнул. — Не сомневаюсь, намерения у Элис Бриттон были самые добрые, но прошлое лучше не ворошить. Судя по всему, так будет лучше для нас обоих, — негромко продолжал он.

Диана взмахнула длинными ресницами, и ее небесно-голубые глаза заблестели… от непролитых слез? Неужели Гейбриел так сильно задел ее? Неужели за прошедшие восемь лет, проведенные в изгнании, он в самом деле стал настолько бесчувственным и эгоистичным? Неужели он настолько привык упиваться своим горем, что разучился замечать; когда сам ранит других своими холодностью и цинизмом?

— Гейбриел, я вас прощаю…

Он досадливо вздохнул, услышав тихий голос Дианы. Пожалуй, он впервые в жизни не нашелся с ответом. Если он продолжит разговор в прежнем тоне, она, скорее всего, расплачется, и все же молчать еще хуже…

— Как и вы, надеюсь, простите меня за вторжение в вашу личную жизнь, — добавила Диана.

Это уж слишком! Диана просит у него прощения, я он ее обидел! Он нежно привлек ее к себе, ее золотисто-рыжая макушка пришлась ему как раз под подбородок. Он вдыхал аромат ее волос…

— Какое же я грубое животное — я причинил вам боль!

Она прижалась к его груди теплой щекой и прошептала:

— Я не имела права вмешиваться.

— Ни у кого, кроме вас, нет больше прав на это, — пылко возразил Гейбриел. — Скоро вы стаете моей женой. Графиней Уэстборн!