Круть

Особенно для фемы, потому что это прямо какое-то выворачивание женской природы наизнанку[5]. Я предпочел бы вообще не знать, как это бывает – но теперь я знал.

Все было кончено. Рудель хрипел и дергался на полу, прижимая ногу Кукера к полу своим весом.

– Сявки, сняли мясо с ноги, – велел Кукер.

Несколько уголовников кинулись исполнять приказание петуха.

– Только шпору не погните, чепушилы.

Сначала поднимите… Вот так.

Высвободившись из-под поверженного противника, Кукер увидел бледного Сеню Пызырыкского и поманил его пальцем.

Сеня встал – и, глядя на Кукера как кролик на удава, пошел к нему. Дойти он не успел. Когда до Кукера оставалось два или три шага, петух подпрыгнул, сделал в воздухе фляк и махнул ногой возле Сениного лица.

Сначала я подумал, что он просто пугает преторианца. Но через секунду на шее Сени появилась тоненькая красная полоска. Он схватился руками за горло, покачнулся и повалился на пол.

– Одним кумососом меньше, – флегматично сказал Кукер.

Хата оглушенно молчала.

Кукер залез на петушатник, снял шпоры, спрятал их за иконой и замер в полулотосе, приняв свой обычный образ деревянного петуха из Чжуан-Цзы.

Сеня был уже мертв. А Рудель еще жил. Его перевернули, положили на пол и принялись раздевать, чтобы перевязать – среди заключенных был лагерный лепила, крутивший срок за торговлю опиатами. Прошла пара минут, и один из блатных охнул:

– Братва, да это же фема…

– Точно, фема.

– Фема? – спросил Кукер. – То есть она что, вмокрую нас развела?

– Нет, Кукер, – ответил лепила. – Не совсем вмокрую. Я проверил, шпоры у нее по науке стоят. Но разъемы вживили недавно, еще воспаление не прошло. Все как у петуха, только на одно гнездо больше. Сделано по уму, но не у нас.

– Погоди-ка… А колы на ней есть?

Братва засуетилась, проверяя. Фема была еще жива – когда ее переворачивали, она стонала.

– Есть, – сообщили через минуту снизу. – На спине – мохнатка-серафим.

– Сколько крыльев? – спросил Кукер.

– Шесть… Нет, семь. Седьмое маленькое и зеленое.

Кукер поджал губы.

– Понятно. А на брюхе?

– На животе женская голова, – ответил лепила. – Портрет Варвары Цугундер. Все как на обычных куриных колах, но Варвара почему-то с тремя рогами.

Рот Кукера растянулся в холодную усмешку.

– Варька Цугундер на животе? С тремя рогами? Ну ясно тогда. Это елдыга. Дашка Троедыркина. Помните, маляву присылала? Что срежет последний метастаз патриархии?

– Помним, – отозвались голоса. – Конечно помним, Кукер.

– Вот она через колючку и перелезла. Чтобы лично срезать. Поэтому три шпоры у нее.

– Кумчасть? – спросил один блатной.

– Без кумчасти такое не провернуть, – ответил другой. – Уж это как в рот дать. Тут повыше кумчасти бери.

– Или пониже, – пробормотал Кукер.

Он надолго задумался – и тягостная морщина перерезала его лоб.

– Для кумы сложновато, – сказал он наконец. – Здесь другое что-то. Мутилово непонятное. Темное и глубокое. Кумчасть, ясное дело, в курсе. Но не в ней дело. Без серьезной отмашки такое не организовать. Это из-под Лондона сквозняк дует. Баночные заказали.

– Дашка крутая, – вздохнул браток.

– Крутая, – согласился другой, разглядывая поверженную Дарью. – Но кура – кура и есть. Мавава глупая. Прямо в щи прыгнула.

– Она жива еще? – спросил Кукер.

– Жива, – отозвался лепила. – Но помереть может в любой момент. Крови много вытекло.

– Тогда знаешь что… Давай один ее клык из ноги вынем и в спину вставим. Точно в дырку.

– Сделать можно, – сказала лепила. – А потом?

– А потом стучим в дверь и требуем, чтоб ее закрыли от нас по безопасности, потому что на людей бросается с оружием. Скажем конвою, это она Сеню-преторианца порешила. А Сеня ее подранил, когда защищался. Все камеры у нас глиной замазаны, поэтому запись кумчасть не увидит. Рубаху только ей задери, чтобы видно было, что фема. Пусть в медчасти помирает. Кумчасть замучается на нас стрелки переводить. Фема на мужской зоне – их проблема по-любому. Пусть теперь думают, как выкрутиться. Они эти щи заварили, пусть и расхлебывают.

– Мудро, – подтвердили внизу. Лепила взялся за работу.

– Косу, значит, сбрила для такого дела, – сказал кто-то из братвы. – Даже знай мы, как она выглядит, не узнали бы. Круто она петухом прикинулась…

– И базар какой ровный, – согласился другой голос. – Я в каждое слово поверил. Никогда такого не было.

– Теперь было, – сказал Кукер.

– Ты ее как петуха развалил, Кукер. По всем правилам. Значит, ее имя твое. Так что по понятиям ты теперь Кукер Рудель. Всем петухам малявы разошлем.

– Мне и без нее имен хватает, – улыбнулся Кукер. – Но это сгодится. К колам на булке подойдет. Скорей куму зовите, пока гостья живая. Пусть в медчасть несут. И преторианца заодно сплавим. Примета такая есть: жмур в хате – к уголовному делопроизводству.

Лежащая в кровавой луже фема приподняла голову.

– Мы тебя достанем, Кукер, – прошептала она. – Не сейчас, так потом. Запомни, прогресс не остановить.

Кукер поглядел на нее почти с жалостью.

– Вот что бывает, Дарья, – сказал он, – когда куры лезут наперед петуха. Малявой твоей я подтерся, конечно. Но тебя кончать не хотел. Я бы тебя еще помучал. Жалко. Ты была смелая шлында…