Крушение надежд

Дипломатических отношений между Советским Союзом и Израилем не было со времен Шестидневной войны 1967 года. Интересы Израиля представляло посольство Голландии, находившееся в Калашном переулке. Вся бумажная работа шла через это посольство, туда подавали свои дипломы и другие личные документы для отправки в Израиль. Была у людей и масса других просьб в Израиле, которые тоже передавали в голландское посольство. Каждое утро вдоль стены старинного двухэтажного особняка выстраивалась длинная очередь. Во второй раз надо было явиться за получением израильского ответа.

В любую погоду: в холод, снег, дождь и жару — часами стояла длинная очередь тесно подпиравших друг друга людей. Милиция не разрешала устраивать очередь до 8 часов утра. До этого времени все прятались во дворах переулков и пугливо выглядывали оттуда, а потом вприпрыжку толпой бежали к посольству. Случалось много скандалов, столкновений, некрасивых сцен. Хмурые милиционеры строго следили за порядком и грубо выволакивали из очереди скандалистов. Очередь оттесняли к стенке и отделяли от тротуара загородками. В очереди шел обмен разными сведениями: ни у кого из уезжавших не было никаких знаний о том, как проходит их путь и какие их ждут испытания. Сведения поступали из писем уехавших и передавались друг другу в деталях. Люди разговаривали:

— У моего знакомого физика все дипломы пропали в архиве МИДа. Пришлось восстанавливать заново.

— Им ни в чем нельзя доверять.

— А что вы знаете об устройстве физиков в Израиле?

— Там ученые головы на вес золота ценят.

— А музыканты как устраиваются?

— Смотря какие музыканты. Хороших берут в оркестр, а посредственные играют на тротуарах.

— Теперь половина евреев едет в Израиль, а половина в Америку

— А в Америке как устраиваются?

— Как-то устраиваются. Если там есть ранее приехавшие родственники, они помогают.

— Отказов становится все больше, растет число отказников.

— Да уж, чего хорошего ждать евреям от наших властей?

Людей было так много, что не всегда и не всем удавалось за один день попасть внутрь посольства. Приходилось снова становиться в очередь на другой, а то и на третий-четвертый день. Это была пятая ступень унижения на пути к свободе.

Стоял в этой очереди и Рупик Лузаник, и не раз. У него было много дипломов и патентов — его гордость, и он ни за что не хотел оставлять их затерянными в архивах советских министерств. И каждый раз, когда он стоял в таких очередях, его одолевали тяжелые думы, он вздыхал: «Ой-ой, сколько испытаний посылает мне Бог, но я знаю, что он вознаградит за эти испытания».

* * *

Пунктуальный и хорошо организованный, Рупик упорно готовился к медицинскому экзамену в Америке, перечитал много американских учебников в библиотеке имени Ленина и в библиотеке иностранной литературы. Там он читал не только учебники, но и описание США, выбирал штат, в который ему лучше поселиться: Массачусетс, Коннектикут, а может, Нью-Йорк? Он так был уверен в скором отъезде, что свои книги стал пересылать Глинскому в бандеролях. А книг у него было много, собранных с любовью за много лет. Дважды в неделю он ездил на Центральный телеграф на улице Горького с пачками книг. Там их тщательно проверяли, посылать разрешалось только книги, изданные после 1950 года. Свои старые книги Рупик с болью в сердце продавал в букинистические магазины.

На фоне бесконечного ожидания ему хотелось морально подготовиться к суете будущего отъезда. Мысль о моменте отъезда была единственно приятной. Он ездил в Шереметьевский аэропорт, присматривался со стороны к тому, как евреи уезжают. Последней и самой тяжело переносимой степенью унижения и оскорбления уезжающих евреев был жестокий, издевательский шмон на таможне. Таможенники жестоко шмонали — проверяли вещи уезжающих. Вещи для сдачи надо было привозить накануне вылета или отъезда. Все уезжающие должны были присутствовать при проверке, но стоять в нескольких шагах, чтобы не иметь возможности ничего подложить. Таможенники вываливали вещи на большие столы, придирчиво рассматривали каждую тряпку и довольно часто спрашивали хозяев:

— А это зачем положили? Это вывозить не положено.

Были там слезы, были рыдания, особенно расстраивались старушки.

— Эту брошку вывозить нельзя.

— Да это же единственная память о моей покойной маме!

— Драгоценности вывозить не положено.

Рупик бродил по громадному залу аэропорта и старался представить, как будут уезжать они. Черт с ним, со шмоном, только бы их выпустили. Когда это будет?..