Читаем Крушение надежд полностью

Саша проснулся от щекочущего запаха горящих дров и потрескивания в печи — давно забытые ощущения. Увидел, что Нади нет, надел синий шерстяной домашний халат со стеганными шелковыми лацканами, пошел обходить комнаты и кухню — нигде нет. Вчера в суете встречи и разговорах он даже не заметил, как они живут, и теперь с интересом присматривался к обстановке, к вещам. В белых вышитых занавесках на маленьких окнах, в цветах герани на подоконниках был налет провинциального мещанского стиля, которого он не видел с детства. Особенно подчеркивали старину изразцовые печи по углам комнат, они уже топились — Надя успела затопить. Обстановка в комнатах солидная, дубовая, купеческого типа. На большом столе не убранная со вчерашнего посуда и старый медный самовар с чайной бабой наверху. В громадном буфете с резными украшениями разнообразная посуда.

У другой стены большой кожаный диван с высокой спинкой и деревянной полкой над ней. На полке белая салфетка с мережкой по краям, на ней расставлены фотографии в рамках и в ряд — семь фигурок, каждая меньше другой, мраморных слоников, символ счастья. Две фотографии заинтересовали Сашу: на одной майор в форме, рядом молодая Надя, видно, что беременная, на другой тоже Надя с мужем в гражданском костюме и кудрявая улыбающаяся девочка лет трех-четырех. Саша подумал: «Так вот какая жизнь была у нее».

Он пошел искать душ, ванной комнаты нет, в туалете канализации с проточной водой тоже нет, отверстие в дощатом сиденье нависает над выгребной ямой, какие в деревнях называли «очко». В кухне единственный водопроводный кран, дровяная плита и большая «русская печь» с ухватами для чугунных горшков. Нет холодильника. В коридоре он подивился на два больших кованных сундука прошлого века, типичная принадлежность купеческой старины. У стены стоял старинный мраморный рукомойник с медным краном, сбоку висели вафельные полотенца. В рукомойнике заливной бачок для воды, которая протекает вниз в ведро, тоже стародавнее удобство. Все удивляло Сашу, он смотрел на этот уклад жизни, как на экспозицию в музее старины, и думал: надо их увезти отсюда в другую жизнь, в Москву.

Но где же Надя? Он накинул на плечи поверх халата светлую дубленку и вышел во двор. Все занесено снегом, в дальнем конце сарай, там, у забора, Надя в сером ватнике размашисто колет дрова. Заметив его, бросила топор, побежала в валенках между сугробами, обняла:

— Милый ты мой, да какой же ты нарядный, красивый! А я проснулась от головной боли, перепила, дура, на радостях. Решила, пойду поколю дров, чтобы голова прошла.

Из ветхого сарая вышла Александра в рабочих резиновых сапогах, повязанная грязным клеенчатым фартуком, в руке у нее было ведро. У нее был смущенный вид, а из сарая слышалось хрюканье свиньи и кудахтанье кур. Саша старался скрыть свое удивление, но Надя перехватила его взгляд, объяснила:

— Хозяйство у нас, хряка держим, курей, гусей. Так было заведено еще при Григории Самуиловиче. Ты, небось, отвык от такого в столице-то?

Это верно, он отвык, но вежливо сказал:

— Какие вы хозяйственные! Хорошо, что хозяйство держите.

— А иначе здесь не проживешь, это не Москва. У нас и огород есть, и сад, свою овощь на зиму запасаем, солим, маринуем, консервируем, варенье варим.

Она так и сказала: «свою овощь», и Александра смущенно поправила ее:

— Мама, не «свою овощь», а свои овощи.

Надя звонко рассмеялась:

— Отсталая я, что поделаешь. В хозяйстве главное — иметь место для запасов. Всю заготовку в другом сарае храним, что возле дома. Там и ледник есть в подполе, каждую весну туда завозим глыбы льда с Камы, на целый год хватает. Пельменей налепим тысячи, в бочках в леднике храним, всю зиму едим.

Саша не переставал удивляться, а она взяла его под руку:

— Ну, дорогой ты мой, пойдем, не то простудишься. Идем завтракать нашими заготовками.

Действительно, на стол они поставили блюда с ветчиной и колбасой, объяснили:

— От нашего прошлогоднего хряка. У нас в городе свои колбасники есть, два брата-еврея держат. Они свиней режут и разделывают, коптят, солят, колбасу набивают.

Александра поставила банки с солеными и маринованными грибами, Надя комментировала:

— Своего соления заготовки.

Пироги были с мясом.

— Ну, мясо это мы покупаем у знакомых крестьян из соседней деревни.

Потом поставили три вида варений:

— Нашего изготовления.

Саша благодарил, нахваливал, удивлялся, но главное, о чем думал, было впереди. Попив чай из красивой старинной чашки с блюдцем, он взял Надю за руку:

— Я хочу сказать тебе теперь то, что должен был сказать тридцать четыре года назад, да не было тогда возможности: Наденька, выходи за меня замуж.

Надя заплакала, всхлипывала:

Перейти на страницу:

Все книги серии Еврейская сага

Чаша страдания
Чаша страдания

Семья Берг — единственные вымышленные персонажи романа. Всё остальное — и люди, и события — реально и отражает историческую правду первых двух десятилетий Советской России. Сюжетные линии пересекаются с историей Бергов, именно поэтому книгу можно назвать «романом-историей».В первой книге Павел Берг участвует в Гражданской войне, а затем поступает в Институт красной профессуры: за короткий срок юноша из бедной еврейской семьи становится профессором, специалистом по военной истории. Но благополучие семьи внезапно обрывается, наступают тяжелые времена.Семья Берг разделена: в стране царит разгул сталинских репрессий. В жизнь героев романа врывается война. Евреи проходят через непомерные страдания Холокоста. После победы в войне, вопреки ожиданиям, нарастает волна антисемитизма: Марии и Лиле Берг приходится испытывать все новые унижения. После смерти Сталина семья наконец воссоединяется, но, судя по всему, ненадолго.Об этом периоде рассказывает вторая книга — «Чаша страдания».

Владимир Юльевич Голяховский

Историческая проза
Это Америка
Это Америка

В четвертом, завершающем томе «Еврейской саги» рассказывается о том, как советские люди, прожившие всю жизнь за железным занавесом, впервые почувствовали на Западе дуновение не знакомого им ветра свободы. Но одно дело почувствовать этот ветер, другое оказаться внутри его потоков. Жизнь главных героев книги «Это Америка», Лили Берг и Алеши Гинзбурга, прошла в Нью-Йорке через много трудностей, процесс американизации оказался отчаянно тяжелым. Советские эмигранты разделились на тех, кто пустил корни в новой стране и кто переехал, но корни свои оставил в России. Их судьбы показаны на фоне событий 80–90–х годов, стремительного распада Советского Союза. Все описанные факты отражают хронику реальных событий, а сюжетные коллизии взяты из жизненных наблюдений.

Владимир Голяховский , Владимир Юльевич Голяховский

Биографии и Мемуары / Проза / Современная проза / Документальное

Похожие книги