Читаем Крушение надежд полностью

Вилли Брандт (настоящее имя Герберт Эрнест Карл Фрам) был прогрессивной фигурой послевоенной Европы. Хотя он родился и вырос в Германии, но в 1933 году после прихода к власти Гитлера сбежал из Германии и долго жил в Норвегии и Швеции. Вернулся в Германию только после войны, стал мэром Западного Берлина, а потом канцлером Западной Германии. Он вел активную политику примирения западных стран с Россией и восточноевропейскими странами и получил Нобелевскую премию мира.

В Варшаву Брандт приехал для заключения очередного договора о границах. Поездка к памятнику жертвам гетто не входила в официальный протокол. Но неожиданно для всех он заявил, что хочет посетить этот памятник. Его желание вызвало растерянность: ни одно официальное лицо из Германии к памятнику не приближалось.

Саша и Ядвига стояли сбоку и видели, как на противоположную сторону площади въехала кавалькада черных лимузинов. Из первой машины вышел Брандт, за ним несли большой венок из белых цветов с лентами. Позади шли сопровождающие — немецкие и польские министры, много журналистов и фотографов. Толпа двигалась медленно, как на похоронах. Все были напряжены, никто не улыбался, не переговаривался. Брандт шел с непокрытой головой, седые волосы и полы пальто развевались на ветру. Вездесущие фотографы и телевизионщики забежали вперед и установили свои камеры по сторонам памятника. Конечно, должен быть исторический репортаж и снимок, как-никак первый раз глава немецкого государства подходит к памятнику, чтобы выразить свое сочувствие жертвам-евреям. Фотографы приготовились сделать снимки лица торжественного и сосредоточенного, такую фотографию опубликует любая газета и каждый журнал.

Но то, что произошло, заставило оторопеть и министров, и видавших виды репортеров, и фотографов. Брандт медленно подходил к памятнику, вглядываясь в бронзовые фигуры еврейских героев. Он поднял венок, приставил его к цоколю и сделал два шага назад, не отрывая глаз от фигур. Они тоже смотрели на него безжизненными глазами — старики, молодой борец, женщины. Они не ждали пощады от немца. Что там было в их бронзовых сердцах? Этого нельзя было видеть, это можно было только чувствовать. И Брандт ощутил их боль, отчаяние, страх, упрек. Не было только одного, не было мольбы. Они не молили о пощаде. Они уже были вечно мертвы, и им не о чем было молить немца. Ему, живому немцу, хотелось молить их о пощаде — от ужаса за причиненное им зло. Брандт поднял руки, закрыл ладонями поникшую голову и горестно опустился на колени перед надписью «Еврейский народ своим борцам и мученикам». Опущенные плечи коленопреклоненного человека дрожали от рыданий.

Саша с Ядвигой видели слезы, текущие из-под пальцев. Саша так разнервничался, что схватил Ядвигу за руку:

— Смотрите, ведь он плачет, по-настоящему плачет…

Свита Брандта: министры, охрана, корреспонденты и фотографы — затаила дыхание. Министры были растерянны, что им делать, тоже стать на колени? Не всем этого хотелось, да и странно как-то… В полнейшей тишине фотографы и кинооператоры щелкали аппаратами и жужжали моторами кинокамер. Шли секунды, и вакуум недоумения и неловкости, как в воронку, засасывал в себя эту холодную официальную толпу. Эти важные люди, полные чувства собственной значимости, склоняли головы перед бронзовыми евреями, до которых им не было никакого дела.

Это продолжалось долгих десять минут. Наконец Брандт поднялся с колен и двинулся вокруг памятника. Свита пошла за ним. Перед фигурами евреев, уводимых в концлагерь, Брандт остановился, подошел вплотную и поцеловал камень, поцелуй пришелся на подол старухи, несущей ребенка. Свита опять растерялась, что им делать, тоже целовать фигуры?..

Саша и Ядвига двигались за группой в отдалении. Ядвига спросила:

— Саша, как вы думаете, почему плакал немецкий канцлер?

Саша все еще был полон эмоций, все еще был во власти виденной сцены:

— Пани Ядвига, нельзя бесчувственно вспоминать о жертвах своих же немцев.

— Конечно, нельзя. Но вызвать слезы могут лишь личные воспоминания. А ведь сам Брандт ни в чем не был замешан.

— Пани Ядвига, замешан он не был, это верно, но ему, должно быть, стало стыдно за народ, из которого он сам происходит. Поэтому он стоял на коленях и плакал.

— Да, Саша, и я так думаю. Нашелся немец, готовый поплакать о еврейских жертвах. Хотела бы я, чтобы нашелся такой русский, который заплакал бы над жертвами поляков, убитых его соотечественниками.

Саша смотрел на нее глазами полными слез:

— Пани Ядвига, я ведь тоже часть народа моей страны. И я тоже плачу. Поверьте, пани Ядвига, хотя сам я никого не мучил и не убивал, мне горько и стыдно за наших людей.

Она посмотрела на него посветлевшим взглядом, мягко взяла руку и долго не отпускала.

* * *

Саша был в восторге от Варшавы. Хотя город стоял все еще разрушенный, но объяснения Ядвиги помогали ему видеть его прекрасное прошлое. Она предложила:

— Довольно о грустном. Поедем к сердцу Шопена?

— К сердцу Шопена? Я не понимаю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Еврейская сага

Чаша страдания
Чаша страдания

Семья Берг — единственные вымышленные персонажи романа. Всё остальное — и люди, и события — реально и отражает историческую правду первых двух десятилетий Советской России. Сюжетные линии пересекаются с историей Бергов, именно поэтому книгу можно назвать «романом-историей».В первой книге Павел Берг участвует в Гражданской войне, а затем поступает в Институт красной профессуры: за короткий срок юноша из бедной еврейской семьи становится профессором, специалистом по военной истории. Но благополучие семьи внезапно обрывается, наступают тяжелые времена.Семья Берг разделена: в стране царит разгул сталинских репрессий. В жизнь героев романа врывается война. Евреи проходят через непомерные страдания Холокоста. После победы в войне, вопреки ожиданиям, нарастает волна антисемитизма: Марии и Лиле Берг приходится испытывать все новые унижения. После смерти Сталина семья наконец воссоединяется, но, судя по всему, ненадолго.Об этом периоде рассказывает вторая книга — «Чаша страдания».

Владимир Юльевич Голяховский

Историческая проза
Это Америка
Это Америка

В четвертом, завершающем томе «Еврейской саги» рассказывается о том, как советские люди, прожившие всю жизнь за железным занавесом, впервые почувствовали на Западе дуновение не знакомого им ветра свободы. Но одно дело почувствовать этот ветер, другое оказаться внутри его потоков. Жизнь главных героев книги «Это Америка», Лили Берг и Алеши Гинзбурга, прошла в Нью-Йорке через много трудностей, процесс американизации оказался отчаянно тяжелым. Советские эмигранты разделились на тех, кто пустил корни в новой стране и кто переехал, но корни свои оставил в России. Их судьбы показаны на фоне событий 80–90–х годов, стремительного распада Советского Союза. Все описанные факты отражают хронику реальных событий, а сюжетные коллизии взяты из жизненных наблюдений.

Владимир Голяховский , Владимир Юльевич Голяховский

Биографии и Мемуары / Проза / Современная проза / Документальное

Похожие книги