Читаем Крушение надежд полностью

Это была большая честь, Рупик и не мечтал о таком счастье. За границу редко выезжали даже маститые ученые, а молодых с докладами на международные съезды почти никогда не выпускали. К тому же он был беспартийный, еще и еврей — недопустимая кандидатура.

Но весной 1968 года Рупик все-таки собирался выехать за границу и сделать доклад о своей работе на международном конгрессе в Праге.

Он с энтузиазмом писал и переписывал доклад, перевел его на английский и отрабатывал произношение для выступления. Мама и Соня радовались за него и гордились. Ему казалось, что все должны быть рады его успеху. Но с самого начала начались осложнения. Для выезда за границу была необходима характеристика, подписанная «треугольником» — директором, секретарем партийной организации и руководителем профсоюза, в ней непременно должна быть фраза: «политически грамотен и идейно выдержан». Без этого за границу не выпускали. Характеристику заверял районный комитет партии.

Моисей Рабинович прослышал об успехе Рупика, позвал его к себе:

— Хотите, я вам скажу? Мы гордимся вами. Характеристику я сам вам напишу, ее все подпишут.

Действительно, главврач подписала, председатель профсоюза тоже подписал. Но пожилой секретарь комитета партии Вера Паллер подписывать отказалась:

— Он несознательный элемент, не имеет общественной нагрузки, не участвует в общественной работе.

Все знали, что врач она плохой, почти всегда занята партийными делами — к счастью больных. До высокого партийного ранга она дослужилась с помощью постоянных горячих патриотических выступлений на собраниях.

Рупик уныло просил Рабиновича воздействовать на Паллер. Рабинович уговорил ее принять Рупика:

— Хотите, я вам скажу? Ну, сделайте ему замечание, но нельзя же губить карьеру молодого ученого.

Рупика вызвали в партком. Никогда он туда не ходил и ходить не собирался, исподлобья осматривал холодную обстановку — ковровая дорожка, зеленое сукно на длинном столе. Паллер сидела за большим письменным столом (Рупик подумал, что даже у профессоров таких нет), под портретом Брежнева, на груди которого красовалось множество наград.

Паллер всегда была малоприветливой, а здесь напустила на себя мрачную маску и разговор повела строго:

— Обычно мы подписываем характеристики за границу членам партии, а с беспартийными проводим беседы. А вы не только беспартийный, но и не общественник. Я должна предупредить вас, что поездка за рубеж — это очень ответственное дело.

— Да, конечно, я это понимаю…

Про себя Рупик думал: «Разговаривает со мной, как с дураком». И дальше отвечал ей одно, а думал совсем другое.

— Почему у вас нет никакой общественной нагрузки?

Что ответить? Он с юности ненавидел общественную суету, эти собрания и соревнования, не хотел тратить на них время, предпочитал заниматься изучением языков, читать научные книги и писать статьи. Если бы она понимала, сколько времени и сил он тратит на все это! Но она все равно не поймет, прожженная коммунистка, для нее главное — общественная работа. Рупик сказал только:

— Ой-ой, я просто стеснительный, а общественнику нужна активность.

— Да, нужна. А почему бы вам не вступить в партию?

Вот тебе на! Этот вопрос ему задавали много раз, и у него была заготовленная фраза-отговорка:

— Я считаю, что политически я еще не созрел для этого, мне надо лучше подготовиться.

— Вот видите, сами говорите, что политически не созрели. А в характеристике мы должны написать «политически грамотен». Как же быть?

Наверное, он зря так сказал, это была тактическая ошибка. Надо выкручиваться!

— Я политически грамотен, только для вступления в партию нужно быть лучше подготовленным.

— Правильно. Если решитесь вступать в партию, я мшу дать вам рекомендацию, у меня большой партийный стаж.

Пытается завербовать. Рупик обозлился, лучше он вступит в кучу говна, чем в ее партию.

— Спасибо, я подумаю.

— Я надеюсь, что в вашем докладе нет секретных данных. Вы можете по наивности разгласить их, без умысла. Вы должны знать, что разглашение государственных секретов строго карается законом.

Ну, это уже слишком, не думает ли она, что он шпион и предатель?

— В моей работе биологические данные, опубликованные в журнальных статьях. Можете проверить.

Пусть эта дура попробует прочитать и понять, ей, наверняка, не по зубам.

Вдруг она спросила, пристально взглянув:

— А как вы относитесь к религии?

Что за черт! Причем тут религия? Не пытает ли она его по еврейскому вопросу?

— К какой религии?

— К религии вообще. У вас на столе видели Библию. Вы читаете ее?

Кто-то продал его! Это серьезное предупреждение, необходимо отвертеться, сказать что-то убедительное.

— Библию я посмотрел из любопытства, но не нашел в ней ничего интересного. Я абсолютно не религиозен и даже не понимаю, как интеллигентный и образованный человек может верить в бога.

— Правильно. Я тоже так думаю. Хорошо, я подпишу вам характеристику. Вы учтите то, что я сказала про партию. А Библию вы все-таки уберите.

Выйдя от нее, Рупик подумал: «Нет, уж лучше я отдам свою душу богу, чем твоей партии».

* * *

В райкоме не спешили утвердить характеристику на Рупика. Много раз отвечали:

Перейти на страницу:

Все книги серии Еврейская сага

Чаша страдания
Чаша страдания

Семья Берг — единственные вымышленные персонажи романа. Всё остальное — и люди, и события — реально и отражает историческую правду первых двух десятилетий Советской России. Сюжетные линии пересекаются с историей Бергов, именно поэтому книгу можно назвать «романом-историей».В первой книге Павел Берг участвует в Гражданской войне, а затем поступает в Институт красной профессуры: за короткий срок юноша из бедной еврейской семьи становится профессором, специалистом по военной истории. Но благополучие семьи внезапно обрывается, наступают тяжелые времена.Семья Берг разделена: в стране царит разгул сталинских репрессий. В жизнь героев романа врывается война. Евреи проходят через непомерные страдания Холокоста. После победы в войне, вопреки ожиданиям, нарастает волна антисемитизма: Марии и Лиле Берг приходится испытывать все новые унижения. После смерти Сталина семья наконец воссоединяется, но, судя по всему, ненадолго.Об этом периоде рассказывает вторая книга — «Чаша страдания».

Владимир Юльевич Голяховский

Историческая проза
Это Америка
Это Америка

В четвертом, завершающем томе «Еврейской саги» рассказывается о том, как советские люди, прожившие всю жизнь за железным занавесом, впервые почувствовали на Западе дуновение не знакомого им ветра свободы. Но одно дело почувствовать этот ветер, другое оказаться внутри его потоков. Жизнь главных героев книги «Это Америка», Лили Берг и Алеши Гинзбурга, прошла в Нью-Йорке через много трудностей, процесс американизации оказался отчаянно тяжелым. Советские эмигранты разделились на тех, кто пустил корни в новой стране и кто переехал, но корни свои оставил в России. Их судьбы показаны на фоне событий 80–90–х годов, стремительного распада Советского Союза. Все описанные факты отражают хронику реальных событий, а сюжетные коллизии взяты из жизненных наблюдений.

Владимир Голяховский , Владимир Юльевич Голяховский

Биографии и Мемуары / Проза / Современная проза / Документальное

Похожие книги