Крушение богов

— Да… Ты и твой муж! Петр-диакон это говорит. Я знаю, что вы — не могли убить… И прибежал. Бегите, укройтесь! Сейчас толпа нагрянет и тогда… Спасайтесь скорее!

— Мы убили?.. Там все сошли с ума. Мы бежать не станем. Бегут преступники.

— Для тех, кто там освирепел, — все язычники с иудеями вместе преступны, госпожа. Бегите! Жалейте не себя. Я видел ваших детей. Бегите!

— Дети. Да, ты прав. Слушай, старик. Вот — гемма, беги к Оресту, покажи мое кольцо! Ему скажи. Передай, что я прошу прислать охрану к дому нашему. Спеши!

Эвмена мгновенно не стало на террасе.

Мать кинулась будить детей. Пэмантий поспешно разбудил домоправителя, приказал седлать четырех мулов. Когда через несколько минут Гипатия с напуганными, плачущими детьми появилась у конюшни, все было готово. Рыдая, горячо расцеловала мать в последний раз детей и прошептала мужу:

— Скорей… скорее… уезжайте. Я сил лишаюсь. Скорей!

— Как? Мы — без тебя?.. Одни?! Ты обезумела, Гипатия. Садись, поезжай. Слышишь? Город полон зловещими криками. Это — голоса гибели… смерти. Садись… и едем, пока не поздно.

— Да, уезжайте… пока не поздно! Спаси детей! А я?.. Я не могу уехать. Ты для детей необходим. Ты часто заменял им мать, пока я делала свое, другое дело… А я? Скажут, что мы все бежали, сознавая свою вину. Наши друзья, все наши собратья по вере, которые шли за мною столько лет. Они слепо верили мне. И я теперь оставлю их? Кто же поведет, кто их защитит от беды? Ты — поезжай, храни детей. А я здесь должна быть.

— Я не поеду, Гипатия. Пусть дети уезжают без меня. Вези их, Зенон. Вели кормчему выйти из гавани до рассвета. Вот мой перстень.

— Стой, Зенон! Одно мгновенье, Пэмантий. Ты боишься за меня? Будь покоен. Орест сумеет защитить меня от целой Александрии. Уезжайте же.

— Нет, Гипатия. Зенон, поезжай. Прощайте, дети. Леэна, Диодор! Я скоро…

— Мама! Отец! — звенели и рвались детские голоса.

— Мы с матерью скоро будем с вами. Не плачьте. Слышите? Чтоб никто не слышал, как вы проедете до гавани. Вперед!

И Пэмантий сильно хлестнул обоих мулов. Старый слуга, Зенон, поскакал рядом с детьми, которые закусили себе пальцы, чтобы не рыдать, чтобы исполнить приказ отца.

— Пэмантий, ты безумен. Спеши, догони детей… вези их в Грецию. Я тоже к вам приеду, как только стихнет беда. Слышишь? Я умоляю тебя…

— Я, мужчина, убегу?! А ты, слабая женщина, встретишь грозу?.. Хороший совет, Гипатия, даешь ти мне!

— Да, да. Слабая женщина. Они не тронут беззащитную и слабую.

— Так ли, Гипатия? Дети еще слабее и беззащитнее. Но ты их отослала.

— Что же… ты прав, — после тяжелого раздумья сказала Гипатия. — Я знаю, в толпе найдутся звери… способные растерзать и слабых, невинных детей наших… Мы язычники… они — христиане! А детям надо жить. Кто знает, что принесут они людям? Что дадут миру?! А я…

— Что?.. Что ты — Гипатия?

— Я устала жить… устала вести борьбу. Пустыню я вижу вокруг себя. Помнишь, юная, трепетная, вся пылая жаждой борьбы, я говорила: „Как жизнь коротка!“ А теперь — ничего не жду. Нет желаний. И мысль шепчет безустанно: „Как долго тянется эта земная жизнь“.

— Мать не смеет бросать детей без своей опеки!

— Я — человек! И не смею не выполнить своего долга. Спасая жизнь побегом, покрывая себя позором, даже незаслуженным, я убью мою совесть. А совесть мне дороже жизни. Ты знаешь, Пэмантий! Нас обвинят. Скажут: мы убили. И меня не будет, чтобы крикнуть: „Это ложь!“

— Не ты… я убил.

— Ты… убил?.. Повтори. Нет… не надо… Значит-значит, убит — он?!

Молча кивнул головою Пэмантий. И так застыл, с поникшей головой, боясь встретить взгляд жены.

Две капли крови выступили на губах женщины, куда впились ее стиснутые зубы. Хрипло прозвучал ее голос:

— Убит… И я не смею даже оплакать! А ты? Ты, Пэмантий, как ты страдал, если… если мог убить?! Молчу… и ты молчи. Сбирайся. Едем!

Пошатываясь, пошла она в дом, отстранив руку Пэмантия, желающего поддержать жену. Но, когда они проходили садом, туда к ним почти вбежал Орест, наместник. Кроме четырех телохранителей, вошедших сюда же, целый отряд звучал оружием, поблескивая щитами и касками за зеленой оградой сада.

— Я вовремя поспел, Гипатия. Тебя смеют обвинять?! Это — кощунство… оскорбление божества! Кирилл со стражей церковной идет за тобою. За ним толпа отшельников, городская чернь. Но будь спокойна. Мои когорты изрубят в капусту эту сволочь… с их лукавым иереем вместе. С этим лицемером, ханжою!

— Слушай, что я тебе говорю, Орест. Если ты прольешь одну каплю человеческой крови… я выйду на площадь. И добровольно отдамся в их руки!

— Спаси Господь. Не надо! Я сделаю все, что хочешь, только — не надо… этого не делай… не надо!

И он поспешил на небольшую площадь, куда выходил портик жилища Гипатии. Муж и жена пошла за ним.

Развернувшись квадратным строем, тремя живыми стенами окаймили воины с трех сторон площадь. Портик дома был в тылу, как надежная опора. Орест кинул приказание турмарху:

— Мечами не рубить! Только отбиваться.

Турмарх повторил приказ по рядам.