Крушение

Что они у вас, как манекены? — спросил хриплым с: досады голосом генерал–полковник.

На этот раз побежал сам Гофман. С разбегу прыгнул в окоп, готовый от злости сесть верхом на спину солдата. Дернул его за рукав. Молчит. Стоит недвижимо спиною к Паулюсу, даже не оглянется. «Совсем от рук отбились, мерзавцы. Тут Железный крест дают, а они порядок нарушают». Майор резко толкнул прислонившегося к стенке окопа солдата: «Проснись!» И, к ужасу своему, увидел,.как солдат деревянно развернулся на одной ноге, другая была подвернута, и грохнулся о стенку окопа. Из–за бруствера командующему теперь видна была только голова до подбородка. Солдат был мертв и, казалось, впился в Паулюса застывшими, стеклянными глазами.

Плотно сжав нервные тонкие губы, Паулюс постоял молча в оцепенении. Ему померещилось, что вся его армия вот так застыла и окоченела в заснеженных окопах и траншеях, а он хочет кого–то позвать, кому–то крикнуть, но голоса не хватает, и с невольным внутренним страхом Паулюс ощупывает себя, шевелит пальцами одной руки — а жив ли сам?..

Паулюс покинул окопы сразу же, но и когда забрался к себе в подземелье, чувствовал сильную усталость. В последнее время он основательно вымотался. Подвал универмага показался ему склепом — так в нем было тесно, холодно и мрачно. Огарок свечи догорал. Паулюс хотел позвать Вильгельма Адама, чтобы разыскал новую свечу, и раздумал.

Желая побыть в одиночестве, командующий присел у столика, глядел ничего не видящими глазами в темноту. Раньше Паулюс каждый вечер повторял шепотом весь ход событий истекшего дня. Это была его привычка, но сейчас он был в угнетенном состоянии, ничто не шло на ум.

«Сколько же времени будет так длиться? И когда кончатся пытки? — терзался Паулюс, находясь в глубоком душевном смятении. — На что надеялся я, командующий? На подходящие извне войска Манштейна? На помощь, обещанную Гитлером? На торжественные заверения Геринга проложить «воздушный коридор» и снабжать армию самолетами? Ни сил извне, ни помощи Гитлера, ни «воздушного коридора» Геринга — ничего…»

Во всех и во всем Паулюс начинал разочаровываться.

Куда девался тот, прежний Паулюс? Ведь он вечно комунибудь подчинялся. Гитлер был для него, впрочем, как и для многих, обожаемой и почти божественной личностью, и еще вчера Паулюс в радиограмме в ставку клялся умереть за фюрера и отечество… Еще, будучи заместителем начальника генерального штаба, он питал особое уважение к своему шефу Гальдеру. В лице фон Рейхенау, бывшего первого командующего 6–й армией, Паулюс также видел вышестоящего начальника, поклонялся ему, хотя тот был неприятен (чавкал за столом и пыхтел от ожирения). Он почитал и своего последнего начальника фон Манштейна…

Кто–то из генералов, похоже Зейдлиц, пустил злую шутку: «Дай Паулюсу свободу, и он не будет знать, что с нею делать».

В этой шутке — большая доля правды.

Паулюс повиновался всем. Теперь от него отшатнулись все.

Когда Паулюс пришел к этой мысли, было уже слишком поздно. Последние дни он переживает тяжелые душевные муки. Кажется, только и ломает голову над тем, как быть. И все же ослушаться приказа Гитлера и Манштейна не смеет. Сомневается, но все еще верит и повинуется. Таков он, Паулюс…

Ввалился в подвал Вильгельм Адам. Еще с порога начал возмущаться:

— Какая низость! Встречал я подлых людей, но такого, как этот злой дух армии, еще свет не видел… Ведь это же. надо — пойти на такое вероломство!..

Паулюс знал, кого поносит адъютант Адам. Злым духом прозвали начальника штаба армии генерал–лейтенанта Шмидта. И он этого вполне заслуживал. Но сейчас Паулюс переспросил:

— В чем дело, Адам? Уж не натворил ли этот злой дух еще что–нибудь?

— Господин генерал, я вам прошлый раз докладывал, как Шмидт хотел удрать из–котла. Грозивший расстреливать каждого, кто хоть попытается намекнуть о капитуляции, он теперь сам ведет двойную игру и собрался идти в плен…

Паулюс уставился на адъютанта немигающими глазами.

— Как это случилось? Говорите быстрее, Адам!

— Я уже вам докладывал о том, что Шмидт вызывал к себе командира пехотного полка фон Болье, находившегося в двадцатых годах в Советской стране, и спрашивал его, жестоки ли русские солдаты и офицеры в обращении с пленными и какие у них на этот счет правила в армии. Мне передали, что Шмидт неоднократно вызывал к себе одного переводчика, прикомандированного к штабу армии, и допытывался, чего можно ожидать от русских солдат и офицеров… А вот сейчас я был в комнате начальника штаба. Самого Шмидта там нет. Он куда–то вышел. И его ординарец, обер–ефрейтор, провел меня в жилое помещение Шмидта, подвел к стоявшему в углу маленькому чемодану и открыл его… Вы представить себе не можете, что я там увидел. Все приготовлено к сдаче в плен. И даже белый материал заготовлен. Для белого флага!..

Паулюс покачал головой, жуя губы.