Крушение

Примолкнув, Жуков раздумывал о чем–то своем. Потом спрашивал о боеготовности дивизии, получает ли она танки и как скоро будет готова вести боевые действия. Отвечал ему Шмелев неохотно, с какой–то потаенной обидой:

— Дивизия пополнилась, и танки с Урала пришли. Впору бы двигать, но…

— Что но? — - сердись, спросил Жуков, — И вообще, мне не понятно ваше кислое настроение.

— Причина тому есть, — упавшим голосом ответил Шмелев. Помедлил, до хруста ломая пальцы, и сознался, наконец, принужденно, что им, Шмелевым, занимается кое–кто…

— Кто? — все так же сердито спросил Жуков, и, когда Шмелев рассказал ему, в чем дело, он добавил: — Они что, разве на пятке у тебя зловредную мозоль нашли?

Шутка генерала армии не забавила Шмелева, и он ответил угрюмо:

— Чего–то пронюхали… Опять придется расплачиваться. Судьба… — Голос его был невнятный, будто пришибленный.

На Жукова это не произвело впечатления. Во всяком случае, не заронило и тени отчужденности.

— Вот что, завтра в 12.00 прибудьте ко мне. Будем вместе разбираться, — сказал он. Завез Шмелева в дивизию, попрощался и уехал.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Поздно вечером Жуков. вернулся к себе в деревню и не успел еще стряхнуть дорожную пыль, как дежуривший у телефонов офицер доложил, что генерал Василевский просил сообщить о его прибытии сразу же, на что Жуков ответил с грубоватой небрежностью, что и ломовая лошадь требует овса и отдыха, а человек подавно нуждается хотя бы в часе покоя, и начал мыть лицо и шею холодной водою из ведра, поднесенного адъютантом, потом сел за стол, так как заждавшийся повар уже подал разогретый обед, и похвалился при этом, что свежего судака, которого так любит генерал армии, отныне он будет готовить утром, в обед и вечером и в любых вариантах.

— Раздобыл? Ловкий ты доставала, — вытирая лицо полотенцем, проговорил Жуков.

— Умеем, — не оправдываясь, сказал повар. — Малость устарела пословица: без труда не вынешь и рыбку из пруда. Поуле каждой бомбежки не приходится вынимать, сама всплывает.

— Трудятся немцы, да еще и на нас, — усмехнулся Жуков. Добавил. строго: — Рыбы много поглушат, браконьеры отпетые. Гнать их нужно!

— В ваших силах, — подзадорил повар.

Жуков промолчал, сел за стол и начал есть зажаренного на сковороде судака. Коньяк из только что откупоренной бутылки он лишь попробовал, выпив одну стопку врастяжку. Зато ел много, потом, чувствуя, как с устали начало клонить ко сну, прилег на топчан. Глаза от нахлынувшей дремы сами собой смыкались, но, как бывает иногда, напряжение нервов и сбивчивые мысли перебили сон. Георгий Константинович помимо воли встал, чувствуя себя расслабленным. Медленно оделся. Медленно вышел.

Вот и редкая, изгородь, за которой в глубине, среди блеклой и опадающей зелени деревьев, стояла изба. Василевский был дома, уединясь один в комнате с занавешенными окнами, он елозил по полу, на котором холстом была расстелена огромная карта. Не обратил внимания на вошедшего, и только когда услышал грубоватый голос, приподнял голову: поперек во рту у него торчал большущий карандаш, с одной стороны — синий, с другой — красный.

— Заждался тебя, Георгий Константинович. Думал гонцов слать. Ты погляди, какая петрушка получается, сказав, Василевский опять уткнулся в карту.

Присел на корточки и Жуков.

— Если немцы убедятся, что до зимы не возьмут город, то попытаются осесть в обороне, — озабоченно проговорил Василевский.

— Они в этом уже убедились. На своей шкуре испытали, — заметил Жуков. — Ослабление нажима на Сталинград — это не что иное, как признак их бессилия. В предчувствии зимы они, конечно, изменят тактику и оперативное размещение резервов.

— В предчувствии зимы… В предчувствии зимы… повторял раздумчиво Василевский. — Что же они будут делать? — Грузный и широкоплечий, генерал–полковник тяжело поднялся. Встал и Жуков. Оба помолчали, думая о том, как бы скорее предпринять сильный удар, чтобы не дать немцам очухаться еще до зимы.

— Давай, Александр Михайлович, разыграем вариант, — предложил Жуков. — Предположим, ты будешь на стороне красных, ну а я, грешным делом, на стороне синих. Согласен? — загадочно улыбнулся Жуков.

Затея казалась не лишенной мысли. Никогда, пожалуй, так не познаешь противника, пока не побываешь в его шкуре. Полнее разгадать его замысел, понять, чем он дышит, можно только при двустороннем проигрыше будущего сражения, хотя бы и на карте. Но Василевскйи сразу не давал согласия, почему–то медлил.

— Нет уж, — отмахнулся он. — Давай лучше поменяемся местами.

— Почему?

— Тебя опасно пускать на чужую сторону.

— Не понимаю. Откуда такое предубеждение? насторожился Жуков.

— Ну, как же. Разве военную игру сорокового года забыл?

Жуков задумался. Нет, он не забыл. Давно ли это было? Кажется, в конце 1940 года. Но потому, что шла воина, изнурительно–лихорадочная и тяжелая, те мирные дни казались далекими. А сейчас перед глазами Жукова вновь ожило все, что тогда произошло.