Крушение

— Уверяю, что от вас я получил гораздо больше. Вы проявили такую заботливость, какую только можно проявить о соседе. Больше того: глубина вашей веры раскрыла передо мной в новом свете многие из важных вопросов, над которыми я долго раздумывал. Я наблюдал вашу жизнь, и это придало моим размышлениям и ритуалам большую целеустремленность. Я хорошо понял, как быстро и легко можно достичь успеха благодаря помощи и сочувствию ближних.

Самое удивительное здесь то, что мы все время чувствовали, будто нам чего-то очень недостает, но не могли понять, чего именно, до того самого момента, пока не встретили вас. Тогда мы поняли, что именно вас нам и не хватало. Ведь мы настоящие домоседы, очень редко бываем на людях и не питаем особого пристрастия к собраниям. Я-то еще иногда выхожу, а Хем очень трудно вытащить куда-нибудь. Но тогда случилось что-то необычайное: как только мы услышали от Джогена, что вы будете произносить речь, то без всяких колебаний отправились на собрание; такого случая еще никогда не бывало, — уверяю вас, Нолин-бабу! Отсюда вы можете сделать вывод, что вы нам были необходимы, — иначе так бы не случилось. Сама судьба сделала нас вашими должниками.

— Я хотел, чтобы и вы знали, — сказал в ответ Нолинакха, — что никому, кроме вас, я не рассказывал о моей личной жизни. Высшее учение об искренности и состоит в способности открывать правду. Лишь благодаря вам я смог удовлетворить эту важную потребность высказаться. Поэтому никогда не забывайте о том, что и я нуждался в вас.

Хемнолини не проронила ни слова. Она сидела молча, устремив свой взор на проникающие через окно солнечные лучи, которые падали на пол комнаты. Когда Нолинакха собрался уходить, девушка сказала:

— Дайте нам знать о здоровье вашей матери.

И едва он поднялся с кресла, Хемнолини снова склонилась перед ним в глубоком поклоне.

Глава сорок четвертая

Последнее время Окхоя не было видно в доме Онноды-бабу. Но в тот день, когда Нолинакха уехал в Бенарес, он снова появился с Джогендро за чайным столом. Про себя он решил, что по степени раздражения Хемнолини при виде его, Окхоя, легко будет определить, насколько еще помнит она Ромеша. Сегодня Окхой нашел Хемнолини совершенно спокойной. Увидев его, она ничуть не изменилась в лице.

— Что вас так давно не было видно? — приветливо спросила девушка.

— Разве я достоин того, чтобы видеть меня ежедневно? — проговорил Окхой.

— Если бы недостойные лишены были права ходить в гости, то многим из нас пришлось бы обречь себя на полное одиночество, — заметила Хемнолини.

— Окхой думал одной скромностью завоевать награду, — проговорил Джогендро, — а Хем превзошла его и показала, что скромность присуща всем людям вообще. Я тоже хочу кое-что сказать об этом. С такими, как мы, обыкновенными людьми, можно видеться ежедневно, но с людьми необыкновенными лучше встречаться изредка, в большой дозе трудно их принимать. Поэтому-то они и скитаются по лесам, горам и пещерам, а если бы своим постоянным местом пребывания они избрали человеческое общество, то таким простакам, как мы с Окхоем, пришлось бы бежать в леса и горы.

Хемнолини поняла, в кого целил Джогендро, но ничего не ответила. Она приготовила три чашки чая и поставила их перед отцом, Окхоем и Джогендро.

— А ты разве не будешь пить чай? — спросил ее Джогендро. Хемнолини почувствовала, что сейчас ей придется выслушать грубость, но все-таки со спокойной решимостью ответила:

— Нет, я бросила пить чай.

— Да тут, я вижу, начался настоящий аскетизм! Вероятно, в чайных листьях недостаточно мистической силы, ведь этим обладает лишь миробалан[48]. Что за несчастье! Хем, прекрати все это. Если одной чашкой чая ты нарушишь свое воздержание, ничего не произойдет! В этой семье суровые ограничения надолго не задерживаются, и незачем среди своих раздувать это никчемное дело.

С этими словами Джогендро встал, сам налил еще одну чашку чая и поставил ее перед Хемнолини. Не прикоснувшись к ней, девушка сказала:

— Почему ты пьешь чай, отец, и ничего не ешь?

У Онноды-бабу дрожали руки и голос, когда он ответил:

— Правду сказать, дорогая, за этим столом мне сегодня кусок в горло не идет. Долго я старался молча сносить выходки Джогена. Я знаю, что при моем состоянии здоровья стоит мне начать говорить, и я не могу остановиться, — все выскажу, а потом придется жалеть об этом.

— Не сердись, пожалуйста, отец, — сказала Хемнолини, подойдя к его креслу. — Дада хочет угостить меня чаем, ну и хорошо, меня это ничуть не огорчает. А тебе, отец, надо что-нибудь съесть. Я знаю, ты всегда плохо себя чувствуешь, если пьешь один чай. — И Хемнолини пододвинула отцу блюдо. Оннода-бабу неохотно принялся за еду.

Вернувшись на свое место, Хемнолини собралась уже выпить налитый Джогендро чай, как вдруг Окхой поспешно вскочил:

— Простите, пожалуйста, можно мне взять эту чашку? Я уже выпил свою.

Джогендро подошел к Хемнолини и, взяв у нее чашку, обратился к Онноде-бабу:

— Я нехорошо поступил, прости меня, отец.

Оннода-бабу ничего не ответил, но из глаз его закапали слезы.