Крушение

— Ты имеешь в виду меня, отец? — спросил Джогендро. — Но во мне мало благочестия, я могу и выругать и похвалить, а когда надо, — и кулаками решить дело.

— Что ты, Джоген, — взволнованно воскликнул Оннода-бабу, — ты с ума сошел! Откуда ты взял, что я говорю о тебе? Я ведь тебя хорошо знаю!

Тогда Джогендро подробно рассказал о Нолинакхе, превознося его до небес.

— Ради счастья матери он пожертвовал своими собственными склонностями и поселился в Бенаресе, поэтому-то многие готовы позлословить на его счет. Но я именно за это и уважаю Нолинакху. А ты что скажешь, Хем?

— Вполне с тобой согласна.

— Я был уверен, что Хем одобрит его поступки. Я прекрасно знаю, что она сама была бы рада пойти на жертвы ради счастья отца! — Оннода-бабу с нежной и ласковой улыбкой взглянул на дочь. Хемнолини смущенно покраснела и потупилась.

Глава сорок первая

Вечер еще не наступил, когда Оннода-бабу и Хемнолини вернулись с лекции домой.

— Да, сегодня я получил большое удовольствие, — проговорил Оннода-бабу, усевшись пить чай. Больше он не проронил ни слова и глубоко задумался.

Он даже не заметил, что сразу после чая Хемнолини тихо поднялась и покинула комнату.

Нолинакха, который произнес речь сегодня на собрании, казался удивительно юным и красивым. Лицо его еще сохранило свежий румянец подростка, и в то же время от всего внутреннего облика юноши веяло глубокой мудростью.

Темой его речи были «утраты». Он говорил о том, что, если человек не испытал утраты, значит он ничем и не владел. Истинное приобретение — не то, что дается нам без труда; только то и становится сокровищем нашего сердца, что получаем мы ценой лишений. Мирское богатство может на глазах у нас превратиться в прах, и человек, который теряет его, несчастен: но в самой утрате для него заключается возможность получить нечто большее.

Если мы, лишаясь чего-нибудь, можем склонить голову и, сложив руки, смиренно сказать: этот дар — дар самоотречения, дар печали и слез моих, — тогда преходящее станет вечным, а то, что было для нас обычным, будет предметом поклонения и навеки сохранится в сокровищнице храма нашего сердца.

Его речь потрясла Хемнолини. Девушка неподвижно сидела на крыше под звездным небом. Сегодня ей казалось, что душа ее полна, а небо и весь мир вокруг обрели смысл.

Ёозвращаясь с лекции, Джогендро заметил:

— Ну и хорошего же ты отыскал жениха, Окхой, нечего сказать! Это какой-то аскет! Я и половины не понял из того, что он говорил.

— Нужно прописывать лекарство в соответствии с болезнью. Хемнолини в восхищении от ума Ромеша. Этот аскет тоже умен, иначе он не смог бы поставить в тупик таких людей, как мы. Ты заметил выражение лица Хем, когда он говорил?

— Еще бы! Конечно! Ясно, речь ей понравилась. Но ведь это вовсе еще не говорит о том, что ее легко будет обручить с оратором.

— Ты думаешь, ей понравилась бы эта лекция, прочитай ее кто-нибудь из нас? Ты разве не знаешь, Джоген, что женщин особенно влечет к аскетам. Калидаса[43] даже описал в поэме, как из-за одного аскета Ума сама стала отшельницей[44]. Я тебе говорю, какого бы жениха ты ни представлял Хемнолини, она всегда будет сравнивать его с Ромешем, а такое сравнение мало кто выдержит. Нолинакха же не такой, как все, ей и в голову не придет кого-то сравнивать с ним. Стоит тебе привести к Хемнолини какого-нибудь юнца, она сразу разгадает твои намерения и воспротивится этому всем сердцем. Но если ты под каким-либо благовидным предлогом сможешь привести сюда Нолинакху, никаких подозрений у Хемнолини не возникнет. А там от простого уважения до обмена гирляндами — один шаг.

— Хитрости мне никогда не удаются, гораздо легче сказать все сразу. Но что ни говори, не нравится мне все-таки этот жених!

— Послушай меня, Джоген! Одной своей настойчивостью ты ничего не добьешься. Все обстоятельства никогда не складываются благоприятно. Как бы то ни было, я не знаю, чем еще можно изгнать из сердца Хемнолини память о Ромеше. Не воображай, что ты добьешься этого силой. А вот если последуешь моему совету, может все и уладится.

— Дело в том, что Нолинакха мне непонятен, а я побаиваюсь иметь дело с такого рода людьми. Как бы нам не попасть из огня да в полымя!

— Друг, но в первый раз вы же сами были виноваты, что обожглись, а теперь ты стал пугаться собственной тени. Ведь в отношении Ромеша вы с самого начала были наивны, как дети: ему и обман чужд, и по знанию шастр[45] он чуть ли не второй Шанкарачарья[46], а уж в литературе — сама Сарасвати в образе мужчины девятнадцатого века! Мне Ромеш с первого взгляда не понравился, много я видел на своем веку таких людей с высокими идеалами! Но мне же нельзя было слова сказать, вы считали, что такой недостойный, серенький человечек, как я, только и способен завидовать великим людям. Потом вы все-таки поняли, что великих людей лучше чтить на расстоянии, а родную сестру выдавать замуж за такого — далеко не безопасно. Но помни пословицу: «Занозу выгоняют занозой». И нечего тут хныкать, когда это единственное средство!