Крупным планом

На открытии кафе выступали: Гагик, Кузнецов, Бояринов. Тосты, речи, здравицы. Много пафоса, хвалы в адрес Гагика, восхищения его деловыми качествами и стремительной разворотливостью. Никто не вспомнил, что когда-то в этом помещении находилась церковь. Теперь кафе, хотя бы и «литературное».

Мы с Салтыковой и представительницами нашей бухгалтерии сидели в небольшой нише, чуть в стороне от основного зала. Я не собирался выступать, ощущая некую брезгливость к тому, что происходит. Но Салтыкова попросила сказать несколько слов или прочитать стихи, чтоб, уж если кафе «литературное», наше нахождение здесь имело хоть какой-то смысл.

Я начал с иронии — предложил открывающемуся кафе дать название. Например, «У музы». И создать специальный портрет женщины, якобы музы. Гости, занятые едой и питьём, не слушали. В большей степени для гостей нашего стола, чем для других, я прочитал первое пришедшее на ум стихотворение Глеба Горбовского:

Ты всё пытаешься объехать, опередить, обколесить,

обескуражить, — вот потеха: ведь не догонишь, волчья сыть.

Твои очки, твоя гримаска — лишь тучка пыли на глаза…

За что не любишь, мой прекрасный, ведь я такой же клоун сам?

Мы все уйдём домой с манежа.

Желтеет свет, угрюмей львы.

Аплодисменты реже, реже и троекратное — увы.

30 ноября. Вместе с Бояриновым и Кузнецовым провел встречу с группой молодых украинских писателей. Они, пока сидели в приёмной, между собой разговаривали по-русски, а после с нами — по-украински. Мы уважительно отнеслись к их желанию быть «особенными», во-первых, потому, что нам украинский понятен почти как русский, а мне, белорусу, он досконально понятен. Во-вторых, не каждый день тут услышишь мягкую украинскую речь (хотя с фонетикой у наших юных украинских друзей немалые проблемы). И, несмотря на их ершистость, идущую не от особенностей характера, а от тумана, который напустили им «незалеж- ники», мы тепло поговорили о жизни, о проблемах в экономике и в литературе.

Их ершистость, по-видимому, проистекает из давно и постоянно ведущейся антирусской пропаганды. При этом в головы юных и не только юных украинцев втюхивают мысль, что русский язык — это язык врага, оккупанта, «хозяина». И якобы незнание русского языка, его игнорирование делает тебя свободнее и культурнее, а значит, полезнее твоей Родине. Хотя для Родины, как я думаю, важнее не то, на каком языке ты говоришь, а что конкретно ты для неё делаешь. Но это так, между прочим.

Вспоминаю выездной секретариат Союза писателей в Крыму, в 2000 году. Встречались русские, белорусские, украинские и крымские писатели. Беседовали об издательских, переводческих, литфондовских проблемах. Были встречи с жителями Крыма. Одна из них — на всемирно знаменитом винном предприятии «Массандра», что рядом с Ялтой.

С нами провели экскурсию по подвалам, где покоятся гигантские бочки с вином. Познакомили с энотекой, в которой хранится около миллиона бутылок с коллекционным коньяком и вином различной степени выдержки — есть и двухсотлетней! Потом состоялась встреча с одним из главных специалистов этого сложного и красивого дела, доктором биологических наук, профессором (к сожалению, забыл его имя). Он рассказывал историю предприятия. Рассказывал по-русски. Не забыл упомянуть традиции и отметить успехи. Указал причины снижения качества вин, поступающих в торговлю (девять бутылок из десяти — подделка), всё, несомненно, было интересно каждому из нас — пьющему и непьющему.

Поведал он нам и несколько казусов из жизни предприятия. Один из них — как перед исторической встречей Горбачёва и Рейгана в Рейкьявике «Массандре» было предписано поставить к их столу несколько десятков коллекционных бутылок вина. Обещали полностью расплатиться за столь дорогую продукцию. Но ни Горбачёв, ни те, кто проводили эту встречу, не расплатились. Перед руководством предприятия встал вопрос — как быть?..

Вдруг в самом интересном месте рассказа мы услышали громкий голос:

— А що вы размовляетэ нэ на дэржавной мове? То нэ констытуционно!

Наступила неловкая пауза. Я оглянулся. Чуть позади меня, в правом ряду сидела женщина с розовеющим лицом и гневно смотрела на профессора. Писательница из Киева. Мы видели её и раньше. Среднего роста, с тонкими ногами, узким тазом и большой грудью, кареглазая, суетливая, она и на прежних наших встречах занимала непримиримую позицию. Утверждала, что никакого объединения писателей не может быть, а имущество Литфонда надо поделить так, как оно поделено «нэзалэжнымы дэржавамы».

Вначале смутившись от неожиданного окрика, профессор скоро пришёл в себя и, не теряя самообладания, сказал:

— Извините, мадам, я знаю четыре европейских языка, в их числе украинский. Но сегодня, учитывая международный уровень нашей встречи, я разговариваю на языке международного общения — на русском. Надеюсь, он понятен всем здесь собравшимся. В том числе, полагаю, и вам. А если вы хотите послушать на дэр- жавной мове, останьтесь, продолжим.