Крупным планом

21 марта. Во всех газетах — о выборах Президента РБ. В «Известиях», уже даже не со злостью, а с каким-то бессильным стоном: «Александру Лукашенко стало тесно в Белоруссии» (название статьи некоего А. Логвиновича). Ёрничая по поводу состоявшихся выборов и победы Лукашенко, автор «прозорливо» предрекает: «В планах Александра Григорьевича — президентский пост Союзного Государства. По крайней мере, введение такой должности он считает «вполне возможным». Равно как и создание единой армии, спецслужб и правоохранительных органов».

…Сегодня ночью, может быть, потому, что это последняя ночь, которая хотя бы на минуту, но всё ещё длиннее дня, увидел сразу два сна.

Первый:

Война. Я и со мной ещё двое вооружённых людей оказываемся в городе, в доме, занятом врагами. Ночуем в дальней комнате. Утром враги что-то заподозрили, ищут нас, видно, кто-то донёс. Когда они окружают дом и подступают к нам из коридора, мы стреляем. Но почему-то не торопимся уйти. У меня небольшой пистолет, который, однако, лупит пулемётными очередями. Кончаются патроны, я ищу запасную обойму, но не нахожу. И ругаю тех, кто снаряжал меня на задание, — почему не положили?! Один из нас распахнул настежь окно с простреленными стёклами, и тут же в него заглянул враг с автоматом. Увидел меня, закричал голосом, похожим на пожарную сирену, и бросился бежать.

На этом сон обрывается.

Второй, под утро:

В Питере, у Марсова поля встречаю двоих писателей — Юрия Помпеева и Юрия Слащинина. Говорю Слащинину:

— Хорошо, что ты общаешься с Помпеевым, он умный. Задавай ему больше вопросов. Его нужно немного «завести», с чем-то не согласиться. К примеру, если он скажет, что в конфликте армян и азербайджанцев из-за Нагорного Карабаха не правы армяне, спросить: «Ну да, с чего бы это?»

Помпеев, слушая меня, улыбается. А я, показывая на прильнувший к набережной Невы университет культуры, говорю: «Вон там, на втором этаже, где окно углового эркера, бывший кабинет бывшего проректора по АХЧ Юрия Александровича Помпеева. В 90-е годы именно он перестраивал здание университета». — «Да, было дело, — соглашается Помпеев. — Хотите, я покажу вам кое-что интересное?» И ведёт нас к мостику через Лебяжью канавку. А там, хвостами в воде, толпятся русалки — простоволосые, в зелёных и голубых купальных костюмах и с луками в руках (откуда у русалок луки?). Увидев нашу компанию, подняли луки и целятся в нас. Мы испугались и убежали.

Два красивых, но каких-то незавершённых сновидения, причём оба с побегом. Спросил у Галины — к чему такие сны? Она, как всегда после некоторого молчания, ответила:

— Наверное, к тому, что сейчас утро, а потом наступит вечер.

Вечером вместе с Л. Салтыковой отправились в ЦДРИ. Туда Московский Пресс-клуб пригласил нас на встречу: «Восточные мотивы в русской литературе». Ведущие — Валерий Поволяев и бывший посол в Ливане, журналист и писатель Олег Пересыпкин.

Открыв вечер, Поволяев предоставил слово Пересыпкину. Олег Герасимович стал говорить об известных деятелях русской литературы и культуры, о тех, кто в своём творчестве уделял большое внимание арабскому миру. Прежде всего, о Николае Гумилеве, который многие стихи посвятил Африке и Востоку и который, живи он дольше, возможно, более, чем кто-либо другой, сблизил бы Россию с Востоком.

Поволяев говорил более пространно. Голос низкий, рокочущий. Запомнилось сказанное им, в дополнение к словам Пересыпкина, о гибели поэта: Гумилёва расстреляли не как одного из мятежников, а как автора листовки, в которой был выражен протест против большевиков и призыв к мятежу. Гумилёв написал черновик листовки, затем переписал текст и уже «чистовик» отдал руководителям готовившегося мятежа. Черновик положил в одну из книг своей библиотеки. Когда к нему явились чекисты с обыском, он не смог найти, в какой из книг черновик. А чекисты нашли. Арестовали автора, ему грозил расстрел. Г орький, Луначарский и другие обратились к Ленину с просьбой сохранить жизнь русскому поэту. Ленин послал телеграмму, но кто-то из тогдашних деятелей — нечаянно или нарочно — положил её «под сукно». И достали её уже после того, как Гумилёва расстреляли.

— Такова легенда, — закончил своё выступление Поволяев. — И сейчас невозможно точно сказать, что там было на самом деле, а Гумилёва не стало.