КРУК

Зачем во все времена бегали чердынские ребята на камень?.. По многим труднообъяснимым, но вполне понятным причинам. Затем, что Полюд был в хорошую погоду виден как на ладони и был горой, с него и дальше можно было заглянуть, что там, за горизонтом… И хотелось, хотелось все же проверить себя. Выдержать, добежать и вернуться. А не идти, как всегда, пасти с утра козу Фроську и корову Марусю на заливной луг у Колвы. Вдруг ни с того ни с сего можно было не по делу пожить, а по воле. А то еще взять да и пройти весь путь молча. Не говорить даже с ребятами, бегущими на Полюд где-то рядом, но тоже в одиночку, не шаг в шаг…

На Полюд беглецы поднимались не часто. Но когда Паша убежал в последний раз, то он забрался на вершину камня, увидел следующую таежную даль, в самом деле другую, почти что горную… В ней, в этой дали, вилась меж каменистых утесов незнакомая река Вишера, говорят, богатая алмазами и хариусами. По берегам реки в вечерних сумерках загорались огоньки города Красновишерска, был он побольше Чердыни и с аэродромом для кукурузников. Аэродрома Паша не увидел, потому что с низовий Вишеры туман наползал. Но огни одной из драг на реке углядел. Именно драга, рассказывали в Чердыни, намывала на Вишере алмазы… Паша смотрел, смотрел в мерцающую даль, да и заснул почти что на вершине Полюда. Проснулся глубокой ночью от волчьего воя. Волки были где-то рядом, и Паша напугался, полез через ельник напролом, уперся в дощатый заборчик, перемахнул через него и упал прямо на лохматого, жарко дышащего волкодава. Вот ужас-то был! Волкодав взвыл не хуже волка и тут же залаял так, что сердце у Паши оборвалось, он сжался в предчувствии неминуемой и ужасной смерти. Но квадрат света из открывшейся двери упал на волкодава, и девичий голос раздался:

– Ты чо, Умка, волком воешь? Дурак, ли чо?

Умка заворчал и отошел от Паши, который сообщил девушке:

– Умка ваш не дурак. Он меня за волка принял. Всем известно: где елки, там и волки.

– Да ты поэт, хоть и мелкий. – Девушка опустила ружье, поправила очки на носу и сказала: – Заходи. Погляжу на тебя.

Девушку звали Оля. Она была метеоролог, а домик был метеостанцией. Оля в нем жила, шесть раз в сутки снимала показания пяти приборов на метеоплощадке возле крыльца и передавала цифирь азбукой Морзе на «большую землю». Оля стала первой девушкой, которую Паша полюбил. Не за красоту, нет. А за ум. Ему было лет двенадцать… Но и по прошествии семи лет, в свои почти что двадцать, он продолжал любить Олю. Правда, давно уже не только за ум. Он любил ее и за красоту (маленькая, ладненькая, коса ниже попы и очки в роговой оправе), и за образ жизни, который все отрочество, всю юность примерял к себе. Он восхищался, но следовать Олиному примеру так и не смог.

Двенадцатилетний Асланян прожил на метеостанции два полных дня и три ночи и больше не бывал никогда. После, прибежав обратно в Чердынь и получив, что следовало, от родителей, Паша, не откладывая в дальний ящик, попробовал, как это делала Ольга, разбить день на шесть частей ровно по четыре часа, для чего утащил на сеновал будильник. И кроме хронического недосыпа ничего не ощутил. Продержавшись четверо суток и сдавшись, Паша не перестал думать об Ольге. Он все представлял и представлял – что она в эту минуту делает?.. Оля бездну всего успевала. И книжки читать, и дрова на зиму готовить, и в институте заочно учиться, и охотиться даже – от волков и кабанов отстреливаться. А также враждовать по принципиальным мотивам со строителями ретранслятора телевизионного сигнала, он же телефонный узел нового поколения. Эти гады без своего бульдозера шагу не могли по Полюду сделать, рассекли гусеницами, завоняли солярой все звериные тропы, проломили просеку, а по ней колею, и, предвидела Оля, уже будущей весной получат эти гады вместо короткой дороги в Красновишерск овраг до самого подножия горы. Она писала письма по начальству, но начальство было далеко, а гады рядом, в трех километрах, на северном склоне. К тому же один из троих был в нее влюблен, и совсем уж плохо – что и ей этот подлец нравился. Кое-что из всего этого Оля Паше рассказала, умудрившись заронить в его сердце нетленное зерно ревности. К ней на вершину поднимался еще один подозрительный тип, приносил продукты и книги по Олиному списку. Его Паша видел. Молчаливый парень Николай, Олин одноклассник. Хмуро посмотрел на Павла, пожевал жареных маслят с картошкой (маслята и картошка росли рядом; Оля хозяйство вела толково и готовила хорошо), да и пошел восвояси, в Красновишерск. Буркнул на прощание, что кино в клуб привезли, но старое и глупое, про какого-то идиота, так фильм и называется – «Идиот».

Не сразу, но однажды, а именно – в пятницу, Паша догадался, как и почему полюбил Олю. Она была – как Робинзон Крузо на необитаемом острове. И он хотел стать ее Пятницей. Но чтобы никаких Четвергов и Вторников!