Круговерть бытия

Далее я вновь залез в седло и какое-то время ехал шагом. Наконец, вдали показался голубой Дунай. Я привстал в седле и внимательно осмотрел местность. Не хотелось бы влезть как курица во щи, налететь на вражеский пикет. Но все казалось тихим и спокойным. Это было несколько странным, ведь татары уже должны были кружить здесь как рой рассерженных ос. Вернее, как целое облако шершней – злее, чем тысяча чертей. И - никого!

Что же, будем считать, что это – следующий круг системы безопасности, соблюдаем тишину и постоянную бдительность. Любые ошибки исключать нужно сразу. В таком деле ставка больше, чем жизнь, а неудача смертью не ограничится.

Еще через полчаса или чуть больше, я с Вороном в поводу, плетясь шагом, добрались до воды. Засели в кустах. Тишина! Где же турки? Выходной у них что ли?

Сейчас бы спецназ для эвакуации мне бы не помешал. Ау!

Солнце уже процентов на 90 диска скрылось за горизонтом. Тускнели все яркие краски заката и надвигались сумерки. Видимость стремительно ухудшалась. Как стемнело, то осторожно, едва сдерживая рванувшуюся к воде лошадь, я вошел в реку и отдал поводья.

Весь дрожа от нетерпения, припал Ворон к прохладным струям, время от времени глубоко, почти до глаз, с наслаждением окуная в них свою морду. Наконец, утолив жажду, он весело поднял голову, насторожил уши, внимательно покосился на расстилающуюся перед ним водную поверхность и, потянув поводья, медленным, осторожным шагом побрел, обнюхивая воду и пофыркивая, наперерез теченью.

Скоро стало глубоко и нам пришлось плыть. Чтобы мне не мешала шашка, висящая на портупее, я снял ее и одел через голову Ворону на шею. Раздеваться и снимать сапоги не стал, торопясь покинуть негостеприимный турецкий берег. «На фиг тех татар, забодали нахрен». В полк хочу!

Все как у Стивенсона: "Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник вернулся с холмов…"

Папаху свою я давно потерял, а письма от софийского эмиссара, заложенные в потайной карман татарского чекменя, перелаживать не стал. Нехай мокнут. Чтобы зверь бюрократии насытился, у меня и на словах найдется, что доложить о планах наших болгарских "братушек".

Сластить горькую пилюлю я не намерен. В благодарность за свое освобождение болгары, все как один, присоединятся к туркам и будут воевать с нами. А что это произойдет в Первую Мировую, мы опустим, чтобы не вызывать лишних вопросов...

Мы выбирались на середину реки. Волей пахнет. Свежий воздух бодрил. Однако и я, и Ворон, сильно устали за текущий день, мускулы наливались свинцовой тяжестью и течение сильно сносило нас к востоку. Преходилось сильно трепыхаться, чтобы преодолеть силу течения. Я изнемогал. Чувствовал я себя не лучше, чем боксер любитель, отстоявший против профессионала целых пятнадцать раундов. Тяжко.

Вдруг какая-то черная тень легла на воды Дуная. Послышался голос:

— Ваше благородие, где Вы? Плывите сюда! Честью просим!

Голос русский, звучит чисто, без всякого акцента.

А вот и наш спецназ с группой эвакуации пожаловал! Видно, вертолетов они не нашли, так что прибыли на лодке.

Но меня что-то обуяли сомнения. После такой нервной встряски, на воду дуть будешь!

Я выкрикнул:

— Кто Вы?

— Разведка мы. Охотники! Сейчас высадили западнее человечка, теперь возвращаемся обратно, — отозвалось в ответ.

Я похлопал Ворона по шее:

— Давай, родной, плыви на берег.

Конь продолжал плыть, разрезая воду. Все равно его в лодку не посадишь, а умное животное выберется самостоятельно и затем отзовется на мой голос.

Сам же я начал осторожно подплывать к лодке. Опасения насчет турок у меня были. Надо держать ухо востро. Конечно, я сейчас не в том состоянии, чтобы нырять и плавать под водой, но в случае опасности пару раз еще нырнуть смогу. Остается надеяться, что в ночью, когда видимость никакая, этого хватит, чтобы уйти.

Наконец, я достаточно приблизился, чтобы разглядеть сидящего впереди этой посудины. При неясном свете ущербного месяца на меня глядела типичная рязанская рожа. Конечно, он, как и остальные, был одет в татарское платье, но при выходах на тут сторону все так одевались. Я был одет точно так же.

Еле видимый в скупом свете приземистый и широкоплечий блондин тем временем подбадривал меня:

— Ваше благородие, не бойтесь! Мы русские.

Охотники набирались из самых отчаянных головорезов всего полка. Название охотников им было присвоено не за участие в охотах, а за то, что они являлись охотчими людьми при всяком особенно опасном предприятии против неприятеля.

При штурме особенно неприступных завалов, при переправе через реки, под губительным огнем противника, для устройства шаткого мостика над пропастью, на противоположном берегу которой засели башибузуки, всегда вызывались охотники. Они с песнями и смехом свершали величайшие подвиги, перед которыми бледнеют все великие геройства древних и средних веков и о которых мы, русские, к сожаленью, очень редко вспоминаем.