Возле елки стоял среднего роста дядька в старомодном сером плаще, лысоватый и худощавый, с загорелым морщинистым лицом. Вроде не было в нем ничего особенного, и у Митьки даже мелькнула мысль, что уж втроем-то они этого лоха точно бы затоптали. Илюха вон на таэквандо пятый год ходит, да и у них с Санькой нехилый опыт уличной драки имеется. Но, вспорхнув яркой бабочкой, мысль эта съежилась робкой гусеницей и тотчас же уползла обратно в мозги.
Он осторожно взглянул на приятелей. Тех вроде тоже приморозило, как, впрочем, и жмущегося к елке пацана.
– Ну и что же мне с вами делать? – задумчиво протянул незнакомец.
Санька попытался было что-то вякнуть, но вдруг как-то странно дернулся и тяжело задышал – будто его пчела в язык ужалила. У Илюхи подозрительно заблестели глаза, да и сам Митька почувствовал знакомое жжение. А еще – холод внизу живота.
– Ладно, с тобой, мальчик, все более-менее понятно, – кивнул он сжавшемуся мелкому. – Возьми свои двадцать четыре рубля и дуй отсюда поскорее.
В его ладони вдруг оказались два смятых червонца и мелочь – те самые, что Илюха недавно вынул у “клиента”.
Мальчик, робко приблизившись к непонятному человеку, взял деньги и судорожным движением сунул их в карман. А после опрометью кинулся прочь.
– Да, и застегнись, – усмехнулся ему вслед мужчина. Помолчал, задумался.
Было удивительно тихо, даже птицы замолчали, и заткнулись стрекотавшие весь день кузнечики, и ни звука не доносилось со стороны “культурного центра” – точно невидимая стена опустилась на полянку, отрезав ее от остального мира.
– Да, вот с вами что делать? – тем же задумчивым тоном произнес человек. – Давайте-ка я на вас посмотрю.
Его “посмотрю” ничуть не походило на обычный взгляд. Митьке почудилось, будто в каждую клеточку его тела вливается нечто странное, чужое и в то же время смутно знакомое. Это оказалось не больно, но столь жутко, что сами собой забегали мурашки по коже.
– Так, сопляки, все с вами понятно, – подвел наконец итог мужчина. – Все-таки лучше, чем ничего… Вы двое, – каким-то брезгливым жестом указал он на Саньку с Илюхой, – можете уйти. Отлипнете! – властным тоном велел он, и Митькины приятели робко пошевелились, точно пробуя землю на прочность. – Уходите и больше не обижайте младших. А чтобы сия мораль лучше запомнилась, – хмурое лицо его осветилось хищной улыбкой, – вам придется пройти через боль. Это случится скоро, и советую побыстрее добраться домой, а то еще прихватит по дороге. К врачам не ходите, не поможет. Все, кыш отсюда! – прикрикнул он, и Саньку с Илюхой как ветром сдуло, лишь ветки вслед им заколыхались.
– А вот с тобой интереснее, – сказал незнакомец, дождавшись, когда Митькины приятели исчезнут. – Возможно, в твои планы не входило достаточно длительное и занимательное путешествие, но кто ж тебя спрашивать-то будет… Ты ведь сам сюда пришел… А ну, посмотри мне в глаза, – строго велел он, и Митька, не решаясь ослушаться, поднял голову, встретившись с лысоватым мужчиной взглядом.
Глаза! Эти бездонные серые озера затягивали в себя, ломая Митькину волю, сминая мысли, стирая весь огромный мир вокруг. Еловые ветви, молодая травка, подернутое волокнистыми облачками небо вдруг помутнели, расплылись, как на плохой фотографии. Секунды растянулись резиновым бинтом, слепящее безмолвие сгустилось вокруг, заклубилось темной воронкой, и Митька всей кожей ощутил, как его засасывает туда, в жадную глубину, а там… Там что-то трещало, рвалось, со скрежетом проворачивались гигантские колеса, злыми кошачьими глазами вспыхивали зеленые огни, гудела огромная черная струна, растворяя все. Ничего и не стало – сомкнулась вокруг жадная пустота.
3
Виктор Михайлович врубил конфорку под чайником. Есть ли в нем вода, он проверять не стал – знал, что есть. Потом принялся за скопившуюся в мойке гору посуды. Вот тебе, тарелка – каплей “фэрри” тебя, и мочалкой, и насухо полотенцем, и в шкаф… теперь вилка… сказано, вилка, а не попавшийся под руку половник.
Мытье посуды успокаивало, смягчало плескавшуюся в мозгах ярость. А злиться не следовало, нужно разобраться во всем спокойно, по возможности не нарушая закон.
Он выкрутил кран и прислушался. В комнате сына вроде было тихо. Ну, слава Богу, уснул. Этого и следовало ожидать – кроме валерьянки, тот выпил растолченную в ложечке таблетку димедрола. До вечера точно проспит, а хорошо бы и до утра. Утром все будет лучше. Конечно, никакой школы, пускай отлеживается. Психотравмы быстро не проходят, они вообще никогда не проходят, лишь прячутся в темные глубины, откуда время от времени и выплывают – как хищные рыбы…
Да и все равно, учебный год фактически завершился. Ничего страшного, если Лешка последнюю неделю побудет дома, оценки и так ясны, а Татьяне Сергеевне надо будет позвонить и предупредить, что вот сложились обстоятельства… А в какую именно фигню они сложились, учительнице знать необязательно.