– Не хочешь ли ты сказать… – яростно сощурился блистательный Бог. – Наш отец останется здесь, проклятый и заключенный в тюрьму за свои злодеяния!
– Тут ты абсолютно прав, – послушно согласился рыжеволосый. – Но – просто предположим – если бы отец был при деле, скован обетом вечного молчания и под приглядом твоих жрецов в самом твоем поселении… Не было бы это бо́льшим наказанием, чем просиживать вечность во вполне себе удобной тюрьме, наслаждаясь спокойствием?
Белобородый недовольно поморщился, но его брат заметил, что зерно упало в благодатную почву, а потому замолчал и принялся ждать. Некоторое время братья вышагивали в полном молчании, немного натянутом, но не враждебном. Сделав большой круг по горному плато, боги вернулись к скамейке, у которой возвышалась сверкающая колесница. Запряженные в нее кони беспокойно били копытами, словно торопили хозяина пуститься вскачь.
– Твое предложение не лишено смысла, – белобородый наконец прервал молчание. – Все твои советы обычно играли мне на руку. Я подумаю и дополню эту идею своими собственными.
– Даже эта идея родилась благодаря тебе, брат, – учтиво поклонился рыжеволосый. – Я внес лишь малый вклад.
– Ну-ну, – буркнул сияющий бог, но весь его вид лучился самодовольством.
Больше не сказав ни слова, белобородый взлетел на колесницу и, стегнув лошадей, умчался в небесную высь. Солнце покинуло Подземный мир вместе с ним. Лицо рыжеволосого бога было искажено ненавистью, пока он смотрел вслед удаляющемуся брату.
– Отец, – почти неслышно прошептал рыжеволосый.
– Да, мой возлюбленный сын, – древний старик появился, казалось, из ниоткуда.
– Хорошо было слышно нашу беседу? – спросил его рыжеволосый.
– Да, – кивнул старик. – Почему он так откровенно делится с тобой всеми планами и рассказывает об отвратительных поступках, которые вершит?
– Кто же поверит павшему богу? – усмехнулся сын. – А говорить богу с кем-то да надо. Даже бессмертному тяжело жить, когда окружил себя теми, кто однажды уже сверг своего правителя.
– Доверие – вещь, незнакомая твоему брату, – сокрушенно прошептал Старый бог.
– Что есть, то есть, – согласился с отцом старший сын.
– Думаешь, он поддержит такую рискованную идею? – полюбопытствовал старик.
– Согласится, – усмехнулся рыжеволосый. – Слишком желает властвовать разделяя.
– Час отмщения близок! – вскричал Старый бог.
– Если бы это было так, отец. Если бы, – пробормотал сын. – До отмщения еще очень и очень далеко. Это лишь первый шаг. К счастью, я терпелив и у меня впереди целая вечность.
Рыжеволосый странным нежным жестом погладил застежку своего плаща, словно она была живым существом и могла почувствовать ласку.
2. Год 439 от Великого Раскола
Лес заговорил со мной, когда мне было двенадцать. Я знал, что стану вождем, с самого рождения, но услышал лес лишь в свою первую охоту. Даже сейчас я помнил всё так, словно это случилось вчера. Уже не мальчишка, но еще не мужчина, я крался по заснеженному лесу след в след за дедом, пытаясь запомнить всё, что он говорил. А еще больше силился приметить и запечатлеть в памяти то, что он не упоминал вовсе. Осторожность, неспешность, мягкая поступь. Дед двигался, не издавая ни звука. Я же ломился через лес с таким треском, словно бежало стадо зубров, хотя изо всех сил старался повторять движения деда и на моих ногах были прикопотки[3], дабы заглушить скрип снега под неловкими шагами. Как деду удавалось ступать без единого звука в обыкновенной обуви, я понять не мог. Он был великим охотником и вождем по праву. Кочевой образ жизни только с виду кажется легким, но, попробовав оседлости, я мог сказать, что кочевая жизнь – опасная. Постоянно начеку, в напряжении. Кому пожелаешь каждый день, до краев полный страха? Возможно, именно поэтому дед был слишком мягок с моим отцом, из которого не вышло ничего путного. Когда отец пропал, старика некому было сменить, и он слишком долго нес бремя власти. Даже будучи недостаточно опытным, я понимал, как это тяжело, в таком-то преклонном возрасте. А дед, как ни крути, уже считался старым. Пятьдесят – не шутки. Таких пожилых у нас было немного, и они жили в отдельном, самом большом чуме, были освобождены от дел, разве что иногда помогали с готовкой или несложными делами по хозяйству. Все уважали и почитали старших. Если ты сумел остаться в живых, значит, умен и хитер. Правда, к этому возрасту не все из них дружили с рассудком. Как мудрый и опытный человек может поглупеть? Это было для меня загадкой.
– Не переставай тренировать свой ум, Улак, – говорил мне дед. – В этом их беда. Ум – оружие воина, охотника и любого, кто хочет остаться в живых. Когда угасает ум, в теле не остается сил бороться за жизнь.
Я верил деду. Он единственный во всём поселении имел отдельное жилище и не лишился своего положения к такому преклонному возрасту. Да, плечи его были не так широки, как в былые годы, но поступь оставалась мягкой, голос – властным, а глаз – зорким. И дед всегда оказывался прав. Как только ум стариков притуплялся, следовала неминуемая смерть. Обычно глупая. По невнимательности.