Круг земной

Родрика окружали тесно прижавшиеся друг к другу двух, а то и трёхэтажные дома, некоторые на каменных фундаментах, с очень высокими крышами. Стропила тянулись вверх и, скрещиваясь, оканчивались оскаленными драконьими мордами, готовыми вцепиться в низко висящие свинцовые тучи. От площади веером разбегались улочки, такие узкие, что если бы те драконы повернули морды, то с б'oльшим успехом смогли бы попробовать покусать друг друга. Улочки были тёмные, с нависавшими вторыми этажами, чудом державшимися на древних каменных или бревенчатых подпорках. На цепях визгливо покачивались вывески: таверна, лавка травника, мастерские сапожника, скорняка, однако цепи были ржавые, а вывески имели такой вид, словно их нарисовали ещё при Эдгаре Длинная Шея, и с тех пор не подновляли. С покосившихся стен домов пластами отваливалась штукатурка, оголяя деревянные рёбра остовов. Всё серое и чёрное, будто мёртвое… да, подумал Родрик, именно мёртвое. Издыхающее. С первого взгляда он решил бы, что город вообще заброшен, если бы не цепь на шее, ясно свидетельствующая о том, что случившееся ему не привиделось, да звуки, изредка доносившиеся из тёмных окон.

И вот что странно (Родрик ещё раз обвёл взглядом площадь): ставни и двери. Дома старые, а ставни новые, крепкие, с железными петлями и оковками. Те окна, на которых ставней не было, намертво заколочены толстыми досками, причём некоторые из них имели вполне свежий вид – ещё совсем не тёмные, желтоватого ясеневого цвета, с матово поблёскивающими шляпками гвоздей. Похоже, местные жители очень заботились о том, чтобы законопатить любую щелочку, через которую ветер мог проникнуть в их жилища.

Утро, а на улицах никого нет. Наверное, подумал Родрик, это из-за дождя. Погода действительно стояла мерзкая: холодная и промозглая. Пропитанный влагой воздух отсыревшими пятнами сползал по стенам домов. Вдалеке – со всех сторон, – клочьями висел туман, лишь изредка в прорехах серой дымки мелькали зубчатые скалы, и похоже было, что селение стоит в долине. Если это действительно скалы, а не клубы чёрных облаков, то там – Нордмонт. Других таких высоких гор на пятьдесят миль в округе просто не имелось, да и за те два дня, что он кружил по болоту, он никак не мог пройти даже трети этого расстояния. Но уже и это хорошо, решил Родрик: ежели богам будет угодно, чтобы он вырвался из этого проклятого места, он знает, куда идти.

Родрика смущало одно обстоятельство, вернее, два: во-первых, эти скалы казались уж слишком близкими. А во-вторых, дорогу из Бреотигерна на юг он знал хорошо. Она здорово петляла по лесу, потому что правобережье реки Тауи было сильно изрезано в тех местах, и так или иначе проходила через все крупные селения: Глиннет, Кармартен, Пеннант, Талли, дюжину деревень помельче и два монастыря, если не считать добрых полутора десятков сторожевых крепостей. Но там не было – Родрик готов был поклясться спасением души, – там не было городов, подобных этому. Никаких каменных домов, только обычные вилланские развалюхи-мазанки с крышами из тростника. А здесь, даже если судить по тому, что он видел с площади, живёт не меньше тысячи душ. И – как там говорила та рыжая девка? – Ладлоу, Бейлах – таких названий он не знал вообще. Нету в герцогстве Бедвир таких деревень. Может, Гаран знает, он всё-таки в здешних местах с детства обретается? Родрик мысленно кивнул сам себе: ежели получится, перво-наперво надо будет найти этого старого негодяя.

Родрик охнул.

Камешек, прилетевший невесть откуда, попал ему прямо в ухо и, отскочив, со стуком покатился по мостовой. Родрик обернулся. Шагах в двадцати стоял какой-то щенок, мелкий сорванец в штопанной-перештопанной рубахе до колен, и смотрел на него с ожиданием. Вроде как оторвал мухе крылья и теперь следил внимательно: полетит или не полетит. Родрик сделал попытку дотянуться до камешка, и мальчишка отскочил в сторону, завывая:

– Ма-а-ма! Мама!

Из дверей ближайшего дома, того самого, с рыжей псиной, показалась женщина. Она опрометью кинулась к своему отпрыску и схватила его за шиворот, попутно наградив подзатыльником.

– У него камень! – завопил мальчишка, трепыхаясь. – Он хотел меня убить!

Женщина молчала. Она глядела на Родрика почти с ужасом, руки её тряслись. На вопли немедленно начал собираться народ: из дверей, из закоулков, как будто они сидели там и только ждали сигнала.

– Эй, эй! – крикнул Родрик. – Ничего я не хотел!

Ответом ему было тяжёлое молчание. Люди подходили медленно, как тени появлялись из ниоткуда (Родрику даже показалось, что некоторые словно выдавливаются из серо-чёрных стен), все одинаковые: в тёмных платьях, штанах, рубахах и плащах, натянутых на головы, простоволосые, и все с одинаковой настороженностью сверлили пленника взглядами. У Родрика засосало под ложечкой: многие мужчины сжимали в руках вилы, рогатины или топоры. Чуть поколебавшись, он встал во весь рост, звякнув цепью. Слегка поморщился: ожог на груди продолжал ныть.

– В чём меня обвиняют? – громко спросил он.

Люди замерли.