Кровавый след

— Йа, начальник, на самом деле всех женщин можно сравнить с «ниссанами»…

— Ах, с «ниссанами»?!

— Ну, понимаете, они как машины «ниссан». Помните их старый слоган: «Сама безупречность»? Если женщину называют «ниссаном», значит, она любит доводить все до совершенства…

— А-а-а…

— Говорят, лучше уж жениться на «тойоте».

— «Управляй мечтой»?

— Вот именно, начальник. Вот именно!

Попав в Вудсток, на Альберт-стрит, Яуберт очутился в настоящем муравейнике: большие грузовики, пикапы, микроавтобусы, легковушки, люди… Передвигаться пришлось с черепашьей скоростью.

Стоя в пробке, Яуберт вспоминал свой разговор с Джонни Октябрем. Они оба идут не в ногу со временем. Живые анахронизмы. Ведь слоган у компании «Ниссан» давно другой, не «сама безупречность», да и в «Тойоте» придумывают другие рекламные формулы, более… безличные, что ли. Как будто заранее предвидели, что придется отзывать миллионы машин из-за брака.

А что можно сказать о них с Джонни? Одной ногой они по-прежнему в прошлом. Похоже, в определенном возрасте мир начинает одерживать верх… Марки машин и одежды, рекламные слоганы, моды, новинки техники — почти обязательные темы для разговоров, из телевизоров и радиоприемников тебя наперебой убеждают: «Ведь ты этого достоин». И все сливается в общем монотонном гуле, о существовании которого ты раньше и не подозревал… Ему пятьдесят. Октябрь на десять лет старше. Когда же все вдруг изменилось? Лет в сорок восемь — сорок девять? Когда ты вдруг понимаешь, что уже слышал раньше все дневные новости. Все рекламные побрякушки. И все рассказы о борьбе и выживании, о победах и скандалах, о том, как группировки, страны, регионы и континенты снова и снова проходят тот же циклический процесс. Все меняется, все остается прежним, только ты теряешь способность искренне удивляться. Вот чего жальче больше всего.

Яуберт снова вернулся в действительность, увидел поток машин, здания. В нем клубились воспоминания; Вудсток напомнил ему Гудвуд дней его молодости. Те же полуразрушенные одно- и двухэтажные дома с крышами из рифленого железа, фронтонами и колоннами, магазинчики «на углу», в которых предприимчивые владельцы торговали всем понемножку, от халяльного мяса до дешевых сигарет, газонокосилок, рыбы с жареной картошкой, подержанной мебели, где можно было заказать обивку кресел и диванов или переезд. Люди на тротуарах — бегают трусцой, идут, стоят, болтают, обделывают дела, торгуются. Мусульмане с фесками на головах, рыбаки в фетровых шляпах, представители народа коса в платках, белые с непокрытой головой. Сейчас все перепуталось, перемешалось, как на Фортреккер-стрит в шестидесятых, до того, как начались все беды.

Скоро здесь тоже все переменится. Между старыми, полуразрушенными фасадами, где красивая, пастельных тонов краска местами облупилась, проступает современность: свежий ремонт, яркие краски, новые бутики. Последние моды, манекены. Дальше — старая Бискит-Милл, недавно покрашенная в два цвета, белый и грязно-коричневый, цвет детской неожиданности. На фасаде многочисленные вывески: «Керамика Имисо», «Выставочная галерея», «Лайм-Гроув», «Интерьеры третьего мира»… Красивое старое здание утратило все свое обаяние.

Горечь утраты.

С самого утра, когда Таня Флинт рассказала ему свою печальную историю, он ощущал горечь. И разговор с Джонни не помог. «Джонни, я тебе больше не начальник». Конечно, он уже давно знал об этом, но впервые произнес страшную фразу вслух. Он больше не в полиции. Тридцать один год он прослужил в ЮАПС, как бы они ни назывались, был членом большой семьи, братства, закрытого клуба. И вот связь прервалась. Он вне замкнутого круга. В «частном секторе», как выразился Джонни.

И даже когда он еще служил, в последние годы, его постепенно охватывало чувство иной утраты — утраты иллюзий. Он все больше разочаровывался в своих возможностях, сознавал свое бессилие, понимал, что его власть утекает, возможности утрачены. Он, который всегда был таким оптимистом, кто верил, что можно реформировать полицию, приспособиться к новым непростым условиям, новым задачам… Он от всего сердца, воодушевленно встретил преобразования в ЮАПС, которые должны были отразить демографическую ситуацию в стране. Он поддерживал «политику позитивных действий», призванную исправить прежние перекосы. Он надеялся, что новая полиция станет мощным, всесильным, современным орудием государственной власти. Но у него на глазах в полицию все больше проникали политика, дилетантизм, халтура и глупость. Ее все больше одолевали жадность и коррупция. А когда он подал голос, попытался предупредить, подать совет… Его отодвинули в сторону, выгнали из стаи, дали ясно понять, что он им больше не нужен.

Дело всей жизни. И все впустую!