Кровавый шабаш

— Не знаю, — Альберт мельком взглянул на Женю, — возможно, с жиру бесится. Или пытается таким образом поднять авторитет, нагнать жути на приближенных. Не исключено, что он действительно свихнулся.

Официант поставил обед на столик.

— Припоминаешь меня? — спросил Альберт. Официант кивнул.

— У вашей харчевни чья крыша? Шакала? Парень вновь кивнул и отвел глаза.

— А про самого что слышно? Про Шакала то есть? Жив-здоров?

— С неделю не видать. Болтают, к святым местам поехал.

— К каким святым местам?

— Не знаю, так говорят. Но в городе его точно нет. — На пороге модуля возникла крепкая плечистая фигура, и официант поспешно отошел.

Совсем рядом послышался шум подъехавшего автомобиля. Почти сразу же Женя увидела быстро приближающегося Пашку. Заметил его и Альберт.

— Смотри-ка, твой оруженосец пожаловал. Давненько его не было видно.

— Привет, — сказал Пашка. — Женя, можно тебя на минутку?

— Ну, конечно, секреты! — насмешливо произнес Альберт. — Иди уж…

— Тебя немедленно желает видеть дед, — шепотом произнес Пашка. — Очень настоятельно просил приехать. Сам все расскажет.

— Я тебя оставлю, — извиняющимся тоном сказала Женя Альберту. — Вернусь через полчаса.

— Раз нужно — значит, нужно, — сказал Альберт и стал доедать остывающие пельмени.

* * *

— Ты, Пашенька, день ото дня становишься все загадочней. То вдруг исчезаешь, то так же внезапно появляешься, — сказала Женя, влезая в машину.

— Ошибаешься, — парень усмехнулся, — я всегда рядом, правда, некоторые этого не замечают. А где Кавалерова? — вдруг спросил Пашка.

— Не знаю. Родители куда-то увезли. А ты знаешь о наших приключениях?

— Как же! Наслышаны! — И добавил: — Из-за таких, как Кавалерова, на свете происходит много неприятного.

— То есть?

— Чего прикидываешься? Неужели не понимаешь? Тебя чуть не убили, а ради кого? Ради придурковатой наркоманки. Случись с ней что, вот ни капельки бы не расстроился. Ты — другое дело!

«Старая песня», — обозлилась Женя.

— Мне надоели твои идиотские разговоры. Она ничем не хуже тебя!

Пашка засмеялся.

— Она — отброс. Вроде вон тех. — Он кивнул на кучку потрепанного вида мужиков, толпящихся возле пивного ларька. — Но от этих хоть какая-то польза есть. Они работают. Они нарожали детей, пусть себе подобных, но тоже способных держать в руках молоток и лопату. Они, конечно, рабы, но без их труда невозможно процветание общества — лучшей его половины, во всяком случае.

— Ты, как я понимаю, и есть представитель этой лучшей половины?

— А почему нет? Во всяком случае, я не собираюсь прожить отпущенное мне время между пахотой и бутылкой. И все же я утверждаю: Кавалерова хуже, чем эти… Она вообще слякоть. Никчемное, развращенное до мозга костей существо. Гедонистка хренова!

— Кто?!

— Гедонистка. То есть живущая ради наслаждений, удовольствий…

— А ты разве стремишься не к тому же?

— Я? — Пашка вновь повернулся к ней лицом. — Конечно, я не чуждаюсь удовольствий, но ведь я не паразитирую на обществе. Я работаю, добываю хлеб насущный в поте лица своего, а не накачиваю себя всякой дрянью, не мучаюсь от безделья. А эта и ей подобные — бессмысленные амебы. Но и амебы лучше. Они дадут потомство, произведут новых амеб, а Кавалерова? Она даже ребенка родить не сможет.

— Это почему?

— Не сможет! А если и родит, то какого-нибудь урода, которого общество будет вынуждено кормить.

— Однако ты и тип!

— Нормальный тип, — хмыкнул Пашка. — Во всяком случае, отношу себя к здоровой части общества.

— А меня?

— Естественно, к здоровой, но… — Он запнулся.

— Договаривай.

— Такие, как ты, мешают обществу развиваться в нужном направлении. Они твердят о гуманизме, о доброте и ответственности за других. Но за каких других? За пьянь, за наркоманов? Но без них общество зажило бы намного лучше. Я бы на месте властей вообще не трогал люмпенов. Напротив, легализовал бы наркотики. Понимаешь, в обществе всегда происходит отбраковка нежизнеспособного материала. Если до сих пор — я имею в виду всю предыдущую историю человечества — в обществе происходил естественный отбор: слабые погибали, сильные выживали, то теперь ситуация изменилась. Массовый голод не наблюдается, тотальные войны и репрессии в прошлом. Наука дала человечеству эффективные лекарства. Уровень жизни сразу же подскочил. В начале двадцатого века средняя продолжительность жизни не достигала и сорока лет, причем во всем мире, а теперь в отдельных странах она превышает семьдесят лет. Общество стареет. Старение приводит к падению рождаемости, а значит, к еще большему старению. А ведь селекция для всех живых существ — путь к улучшению породы. Слабых отбраковывают, сильные предназначены для размножения. Не так ли? Женя молчала.

— Ага, значит, согласна. Развиваю свои мысли. Именно непрерывная селекция являлась залогом здоровья общества. Как только это дело пустили на самотек, страна развалилась. Такие случаи уже имели место в истории. Рим, как известно, праздность погубила.

— А на Западе? — поинтересовалась Женя. — Там, по-моему, не было репрессий. Или, как ты выражаешься, селекции.

— Ну почему же? А Германия?

— Ты что же, за газовые печи?