Кровавый пакт

Он понимал, что если будет держать двигатель включенным слишком долго, какой-нибудь писака вычтет стоимость топлива из его жалования.

Съежившись в куртке, держа руки подмышками, Маггс сидел на переднем пассажирском сидении, и размышлял об отстойности работы, которую ему дали.

Он промерз до костей, и ожидание убивало его. Сколько уже часов Гаунт был внутри? Небо стало цвета синяка, и ощущалось слишком холодно для снега. Он задумывался о том, чтобы выбраться наружу и убрать снег, который скопился на машине, но не решался. Он задумывался о том, чтобы подойти к одному из охранников, чтобы поговорить и попросить сигарету с лхо, чтобы согреть руки, но они были наверху у ворот или в сторожевых башнях, и выглядели весьма необщительными.

Даже механики, которые работали с несколькими машинами, припаркованными в гараже двора неподалеку, бросили свои дела и собрались вокруг жалкой жаровни.

Маггс задумался, дадут ли они ему место, но он сомневался в этом. Они не выглядели очень дружелюбно. На самом деле, все место казалось самым холодным и недружелюбным местом, в котором ему когда-либо доводилось проводить сколько-нибудь времени, и это включая некоторые боевые зоны.

Он смотрел на двор сквозь ветровое стекло и падающий снег, и, в итоге, понял назначение странного строения, на которое смотрел половину дня. Сторона главного здания имела что-то вроде погрузочного склада, встроенного в него, выступающего над территорией главного двора. Там не было окон.

Маггс понял, что он припарковался напротив блока для казней. Люк в нижней части склада над двором был отверстием, в котором болтались тела, когда их вешали.

Этот двор, кроме использования в качестве парковки и для проведения техобслуживания, был местом, где стояли официальные свидетели и наблюдатели казней.

Он вздрогнул. Место на мгновение стало еще более недружелюбным.

Гаунт встал с кресла и убрал блокнот Эзры до того, как ему пришло на ум удивиться, почему он сделал все эти вещи.

Что-то побудило его на эти решительные движения, что-то очень четкое, но он не мог понять, что. Он стоял здесь, с часами, торжественно тикающими рядом с ним, и слышал похожее на звук щетки падение снежинок на окна приемной.

Он что-то увидел. Он что-то увидел, что не мог увидеть, что не должен был увидеть.

Всего на секунду, когда его внимание было сфокусировано на следующей истории Эзры, была вспышка, легкая вспышка за глазами, как электрическая вспышка, как дрожание огней авроры.

Глупо. Серьезно, это было глупо. Просто еще один приступ его старых, поврежденных глазных нервов. Просто еще одна функциональная проблема его новых, блестящих глаз.

Но в его рту был привкус. Металлический вкус крови.

Он пошел к двери.

— Ты думаешь, что они нарочно выключили отопление, чтобы позлить нас? — спросил Варл, обращаясь ни к кому в частности. Никто в частности не ответил ему.

Танитские преступники занимали семь смежных камер на пятом этаже Тюремного Блока Четыре. Единственными другими заключенными на этаже была пара Удинотских пьяниц, которые все еще спали с предыдущего вечера, и уродливый фес из одного из Варшайдских полков, который занимал следующую после Роуна камеру. Варшайдец вызвался добровольно живописно и долго комментировать, как рад он был видеть Джесси Бэнду, и насколько больше он был бы рад, если бы их не разделяли керамитовые решетки, пока Роун не пододвинулся ближе и спокойно не прошептал ему что-то, что в результате заставило Варшайдца заткнуться и спрятаться в углу камеры.

С тех пор, как семерых Танитцев привели сюда предыдущим вечером, температура на этаже была практически постоянной, но в последний час она заметно начала падать. Варл мог видеть свое дыхание перед собой.

Никто не говорил долгое время. В первые пару часов заключения было много разговоров и множество встречных обвинений, особенно от Бана Даура, который несчастно сидел в своей камере с выражение на лице, которое говорило, что его миру конец. Молодой Кант, втянутый в аферу под давлением со стороны сверстников и мыслью, что, может быть, если он справится, Варл, перестанет шутить над ним, выглядел подавленным и напуганным. Мерин, верный себе, начал ныть и сыпать обвинениями, которые смазали колеса спора между ним и Бэндой, что продолжалось до тех пор, пока охранники не сказали им всем заткнуться.

Затем, через несколько часов, из Аарлема примчался Харк со зверским лицом. Он рассмотрел ситуацию, сказал им, что все они фесовы идиоты, и добавил, что он понятия не имеет, как ему классифицировать «последнее дерьмо Роуна» в этот раз. Он сказал им, что вернется позже этим днем.

После этого никто из них много не говорил.

— Ага, что происходит? — спросил Лейр, сидя на койке и втягивая воздух. — Варл прав. Становится по-настоящему холодно.

— Ты хочешь, чтобы я спросил консьержа, может ли он поддать тепла? — спросил Мерин.

Бэнда фыркнула и показала Мерину весьма определенное количество поднятых пальцев сквозь решетку.

— На самом деле становится холоднее, — сказал Кант.

— Угомонитесь все, — сказал Роун, и все затихли. Роун встал и стоял очень тихо, как будто прислушиваясь.