Кровавые следы

Когда я спросил, сожалеет ли он о том, что стрелял по нам, он не ответил. Он не отвечал ни на один из моих вопросов и замечаний. Вокруг не было тени. Было очень жарко. Было очень скучно. Часа через полтора пришёл приказ оставить деревню и отходить. Перед уходом я попрощался с мертвецом. Я полагал, что тело вскоре надоест местным жителям, и они его похоронят. На самый крайний случай они оттащат его от своего огорода и бросят на безопасном для нюха удалении.

Наряду с определёнными группами Вьетконга, состоящими из превосходных бойцов, заслуживающих уважения и прозвища «сэр Чарльз» там были и независимые, неорганизованные одиночки наподобие этого парня. Он был полоумным дурнем. Один человек с карабином не должен стрелять по колонне из сорока вооружённых до зубов солдат. Он заслуживал смерти.

Волшебным образом объявились грузовики, чтобы забрать нас. Мы как раз достигли предместий Фу Лой, когда Ирвинг, державший трофейный карабин, случайно нажал на спуск и выстрелил в небо. Очевидно, он не позаботился разрядить оружие или хотя бы поставить его на предохранитель. Не глупость ли это? Только по милости Божьей никто серьёзно не пострадал. От выстрела все дёрнулись, или пригнулись, чтобы укрыться, а затем, поняв, в чём дело, набросились на Ирвинга с проклятиями и ругательствами. У Фэйрмена на висках вздулись вены. Он так взбесился, что, казалось, он либо треснет Ирвингу, либо у него лопнет аневризма.

Нас отвезли обратно в зону Рино, и мы уже не попали в дешёвые бары Фу Лой. Пока мы там ждали, на периметре прогремела россыпь выстрелом из ручного оружия метрах в ста двадцати от нас. Группа АРВН на нашей стороне забора стреляла куда-то за забор. С такого расстояния мы не вполне ясно видели, что там происходит, так что мы поспешили надеть каски и засели за стенами из мешков с песком. Мы находились достаточно близко, чтобы нас могло задеть, если кто-то обстреливал базу. Около двух десятков парней вели огонь с нашей стороны забора. Минут через пять или шесть перестрелка закончилась. Это случай стал ещё одним в ряду необъяснимых событий во Вьетнаме, которые нас занимали, но которым мы так и не получили объяснения.

В ту ночь мы спали в зоне Рино. Каждый час выставлялся всего один караульный на целый взвод. Моё имя не прозвучало, так что мне предстояло спать всю ночь. Это была исключительная роскошь, когда мы не стояли в Лай Кхе. В тот день происходили волнующие события, и я некоторое время писал в свой дневник, когда взошла луна. В ту ночь я решил называть свой опус «Журналом апельсиновой газировки», потому что меня до предела разозлил тот АРВНовец, который пил газировку и смеялся надо мной за то, что я делаю его работу.

Я поставил воображаемый киноэкран в своей голове на обратную перемотку и попытался увидеть, пил ли кто-нибудь из солдат АРВН, бездельничающих в храме, апельсиновую газировку. Я не смог определить. Почему они не разбудили этих парней и не отправили их против снайпера? На мой взгляд, этот эпизод прямо указывал на одну из проблем, что мы встретили, пытаясь выиграть войну.

Я решил написать президенту Джонсону письмо и рассказать, почему мы не можем выиграть войну с такими союзниками. Письмо должно было быть вежливым, и я собирался попросить у него автограф, чтобы он понял, что я его друг, предлагающий искренний совет, а не просто какой-то крикливый парень, протестующий против войны. Возможно, он прислушается к пехотинцу, который там побывал. Конечно, письмо должно было подождать до моего отъезда из Вьетнама, чтобы я не стал целью для возмездия. Я ещё не сошёл с ума. Если бы я отправил письмо до возвращения в Штаты, на своём следующем задании мне пришлось бы в одиночку высадиться с парашютом над Северным Вьетнамом.

На следующий день нас держали в резерве в зоне Рино. Нас не хотели снова отпускать в Фу Лой и прямо об этом сообщили. В предвкушении ничегонеделания я, когда мы утром зашли в армейский магазин, выбрал из их ограниченного ассортимента две книги в мягких обложках. Первую из них, «Бугенвиль» я закончил в тот же день. В описанной в книге битве за этот остров во время Второй Мировой войны один из членов кабинета президента Джонсона, министр сельского хозяйства Орвилль Фримен, был ранен в рот. Это звучало ужасно неприятно и засело у меня в памяти. Я никогда не видел такого в кино.

Не желая таскать с собой лишний груз, я предложил книгу всем желающим. Сиверинг счёл необычным, что я прочитал книгу в один присест и начал называть меня «Профессор».

Наверное, я выглядел, как парень, которому нужно прозвище, даже несмотря на то, что ни одно из них ко мне не прилипло. Тайнс и Хьюиш некоторое время называли меня Ганг-Хо 90после того, как я лазил в тот туннель. Ортиз называл меня Чу-Чу за мой растворимый напиток. Я бы предпочёл какое-нибудь крутое и мужественное прозвище, вроде «Убийца» или «Охотник». Ни одно из моих не годилось. «Ганг-Хо», «Чу-Чу» и «Профессор» звучали как имена героев из субботнего мульпликационного шоу.