Читаем Кровавые девы полностью

— Я полагал, что он не предаст меня, хотя и знал, что он что-то замыслил. В Берлине я проснулся в ранее снятом доме, но когда пришел к нему на квартиру, то его там не обнаружил. Мне показалось, что багаж сложен не так, как обычно. Не было ни записки, ни каких-либо указаний… Почти до рассвета я ходил по городу, но не нашел никаких следов вашего мужа, хотя заглядывал и в тюрьму, и в помещения дипломатической службы на Вильгельмштрассе. Мне неизвестно, что с ним произошло.

— Джейми…

Голова раскалывалась от боли, перед глазами все плыло, и из-за этого казалось, что комната раскачивается по широкой дуге, вызывая тошноту. Вцепившись в тонкую руку Исидро, Лидия заплакала.

Она не ожидала, что Исидро станет утешать ее: за триста пятьдесят четыре года он вполне мог утратить это умение, как утратил выразительность и большую часть жестикуляции, обретя взамен знание, что никаким словам не под силу исправить случившееся. Но все же он нежно провел рукой по ее лбу, приглаживая растрепавшиеся волосы, его когти легко скользнули по коже, подобно крыльям бабочки. Когда он заговорил, голос его был тих, как дуновение ветерка:

— Ну же, сударыня…

Сквозь слезы Лидия спросила:

— Зачем вы убили ее? Могли бы просто отпустить.

Опять молчание, на этот раз куда более долгое и настолько глубокое, что она с ужасом подумала, не погрузился ли Исидро в вампирский сон. Что если она останется в этом гробу рядом с ним до… до Судного дня?

И все же он заговорил:

— А куда бы она пошла, сударыня?

Он словно знал, о ком она говорила — знал последние восемнадцать месяцев, что именно этот вопрос Лидия задаст при следующей их встрече. После длительного молчания он медленно продолжил:

— На самом деле я думаю, что Маргарет нашел один из вампиров, обитавших в старом дворцовом гареме… возможно, даже заговорил с ней… в ночь волнений в армянском квартале. Не стану отрицать, что рано или поздно я бы убил ее, — добавил он, когда Лидия сильнее вцепилась ему в руку. — Но меня опередили. Ну же, сударыня, прошу вас… Джеймсу не занимать находчивости…

Ее тело содрогалось от всхлипов, и казалось, что все накопившиеся с тех времен горести — потеря ребенка, отвратительное, мучительное ощущение, вызванное тем, что ее предал не мир, но ее собственное сердце, — исчезают, отваливаясь, как грязная корка.

— Почему вы солгали мне?

— Потому что негоже живым дружить с мертвыми, — ответил Исидро.

Лидия сморгнула слезы, чтобы лучше рассмотреть его лицо. По грязной мятой рубахе с распахнутым воротом, открывавшим ключицы и жилку на шее, можно было понять, что он проделал долгий путь, прячась от солнца и людей. Как он смог справиться без помощи живого человека? Или в Берлине он нашел еще одного несчастного, которого через сны, с помощью денег или шантажом (к чему там прибегают вампиры, если им надо нанять человека?) убедил стать его временным телохранителем и носильщиком… до тех пор, пока в нем не пропадет нужда?

Тонкое лицо вампира в обрамлении длинных белых волос казалось спокойным, но за этим спокойствием Лидия различила глубокую печаль.

— Лучше нам идти разными путями. Попытки пересечь разделяющую нас преграду приводят лишь к боли, а иногда и к худшему злу. Сударыня…

Она распахнула глаза, вдруг осознав, что погружается во тьму более глубокую, чем сон, в черную бездну, из которой ей не будет возврата.

— Постарайтесь не заснуть, — мягко произнес Исидро. — Скоро придут слуги.

— Который час?

— Начало пятого.

— У меня сотрясение мозга, — сказала Лидия. — Я права? Поэтому мне нельзя спать?

— Пока что да, — она снова ощутила на лбу прикосновение его холодных рук, когти на которых напоминали одновременно сталь и стекло. — Я бы оставил вас наверху, но мне не понравилось, как вы дышите. Вам нужен был присмотр. Оба князя вампиров покинули Петербург; здесь остался лишь всякий сброд — студенты, бывший священник, бывший осведомитель Третьего отделения… Птенцы, которые одинаково ненавидят своего мастера и его соперника, претендующего на власть над этим невозможным городом, где приюта ищут только слабые.

— Вы бы сделали меня своим птенцом? — спросила Лидия, чувствуя, что снова уплывает в сон. — Чтобы не дать мне умереть?

— Нет, — дон Симон пропустил сквозь пальцы пряди ее густых рыжих волос, словно наслаждаясь их прикосновением. — Это не понравилось бы никому — ни Джеймсу, ни вам самой.

— Потому что вампиры не могут любить?

— Мне приходилось знать тех, кто был способен на это чувство, — ответил он. — Нет, сударыня. Я не создаю птенцов, потому что они — продолжение руки мастера, сердце его сердца. Радость и горе, слияние плоти, обман и очерствение души — вся жизнь птенца становится известна мастеру и ощущается им так, словно он сам проживал ее. Есть те, кому нравится раз за разом пробуждать эти впечатления. Для них это наслаждение, сравнимое с опьянением от убийства. Но я нахожу отвратительным как саму такую власть, так и желание разделить чужой… опыт.

Перейти на страницу:

Похожие книги