Кровавые девы

Эрвье не стал спрашивать, каким именем Эшер представился хозяевам гостиницы. Он уже давно работал на Департамент.

— Кто главный в посольстве? — спросил Эшер, на несколько минут с удовольствием вернувшись к знакомой скороговорке: что из себя представляет новый начальник? Кто в городе работает на немцев? Русские работают лучше, чем в девяносто четвертом (напрасная надежда)? Тайная полиция все так же путается под ногами? Революция все еще зреет, или Дума положила ей конец? Он не рискнул спрашивать о немецких ученых — одному богу известно, насколько неуклюжим будет расследование, проведенное департаментом, и к каким результатам оно приведет, — но все же порадовался возможности проверить обстановку.

— А как здешние дела выглядят из Лондона? — в свою очередь спросил торговец табаком. — Из посольства мне приходят кое-какие сведения, но сильно урезанные, а все дипломаты словечка не скажут против старушки Англии — такие уж у них правила. Мне все кажется, что они врут.

— Они идиоты, — резко ответил Эшер. — И они вам врут. Всем нам врут. Британия строит новые боевые корабли, и Германии тоже позарез нужны такие же. Немцы обзаводятся девятидюймовыми орудиями, и Франция в лепешку расшибется, чтобы их заполучить. А всем, кто говорит, что война между нашими коалициями будет подобна Армагеддону, что такой войны еще не бывало, в ответ раздается: мы должны защищать интересы страны, или — да хранит нас господь! — Dem Deutschen geh"ort die Welt… мир принадлежит немцам. Фразу «Нам нужна территория, пусть даже населенная другими народами, с тем, чтобы мы могли формировать их будущее в соответствии с нашими нуждами» сказал немец, ^[6]но Асквит ^[7]или эти придурки в Парламенте могут смело повторить ее. Война делает людей сильными, и да не даст нам бог дожить до времен, когда исчезнет благородное искусство битвы! А если вы хотите мира — или говорите, что было бы неплохо обойтись без этого благородного искусства, — то вы социалист, дегенерат или продались немцам. Простите, — добавил он, покачав головой. — Поездка через Францию и Германию всегда так на меня действует…

— Это все их газеты, — Эрвье успокаивающе накрыл руку Эшера своей лапой, заросшей рыжими волосами. — Понятно, что по большей части они несут чушь, но убедить их в этом не получится… И врут нам или нет, вот только если немцы на нас нападут, мы все равно будем сражаться, сами знаете. Так что нам остается?

Эшер прошептал:

— В самом деле, что? — он сжал руку Эрвье. — Спасибо.

— Что-нибудь еще, что мне надо знать?

— Ничего, что я мог бы рассказать прямо сейчас.

Он выдержал пристальный взгляд ярко-голубых глаз. Эрвье чувствовал пробелы в рассказе, но он сам состоял на секретной службе и потому понимал Эшера как никто другой.

— Что ж, во имя короля и отечества.

— Во имя короля и отечества, — Эшер отдал честь старшему мужчине, затем поглубже натянул отделанную мехом шапку, пряча под ней лысую макушку, и вышел из душной лавчонки в холодное серебристое сияние улицы.

Что нам остается? Эшер уступил дорогу похожему на огромный тюк старой одежды торговцу, над которым боевым штандартом возвышался шест с разноцветными варежками. Эти слова тяжелым колесом проехались по его душе. Но все же хорошо, что хоть кто-то из прежнего департамента знает о его прибытии в город — и начнет наводить справки, если Эшер сам не объявится. Странным образом он снова почувствовал себя самим собой.

Отвращение, испытываемое им при мысли о поездке с Исидро — о том, кем и чем тот был, — изменилось, хотя и не стало более понятным. Вампир забирал жизни у отдельных жертв, правительства Германии, Англии и Франции собирались заняться тем же самым в большом масштабе, но разве это оправдывает грех убийства?

Или делает сотрудничество с этим существом более — или менее — безнравственным, чем с Министерством иностранных дел?

Он не знал.

Во имя короля и отечества.

Эшер ненавидел эти слова.

4