Кровавые девы

Здесь любая мелочь привлекала к себе внимание, все цвета были яркими, а в воздухе пахло опасностью. Здесь каждый звук имел значение, а кровь в венах казалась наэлектризованной — вот только на самом деле, с тоской подумал Эшер, в кровь поступал адреналин, что, как пояснила ему Лидия, было обычной реакцией организма на стресс.

Он вспомнил, каково это — чувствовать, что ты в Загранице.

Два дня подряд он читал «Войну и мир», и теперь смог собрать достаточно слов на подзабытом русском, чтобы нанять носильщиков и подозвать извозчика. Шел Великий пост, но Эшер знал, что петербургское светское общество, за исключением царя и набожной императрицы, в это время ведет такую же бурную жизнь, как и всегда. По дороге к небольшому дому рядом со Смольным монастырем — этот адрес был первым из указанных в записке — их медленно ползущую в рассветном тумане повозку обгоняли экипажи и автомобили богатых горожан, возвращающихся с обычных для Петербурга приемов, на которых царила далеко не покаянная атмосфера. В серебристо-сером утреннем свете выкрашенные в разные цвета здания казались весенним цветами — бледно-зелеными, лимонно-желтыми, лазурными, с белыми кромками, напоминающими глазурь на изящных пирожных. Мостовые уже были заполнены чиновниками, служащими и армейскими офицерами, которые торопливо — петербуржцы всегда торопятся — шагали от конторы к конторе с видом людей, больше всего боящихся, что начальство уличит их в отсутствии усердия и должной преданности своему департаменту. Их усилиями поддерживался бесконечный круговорот документов, свойственный российской бюрократии. Где-то над головами, в сырой дымке, пронзительно кричали чайки.

Город не изменился.

Эшер сложил чемоданы в неглубоком темном подвале без окон, тщательно запер дом, подозвал другого извозчика и велел отвезти себя по второму адресу, в меблированные квартиры L’Imperatrice Catherineна набережной Мойки. Там он извлек из дорожной сумки обернутые в сетку гирлянды сушеного чеснока и шиповника — растений, которые, как известно, отпугивают бессмертных, — развесил их над окнами, после чего заснул и проспал до десяти, когда заранее предупрежденный слуга принес ему от консьержки завтрак и наполнил ванну. Спал он не слишком хорошо.

Мы нечасто пускаемся в путь, как-то сказал ему Исидро; ведь легчайшее прикосновение солнечного луча может испепелить нас. Странствующий вампир всегда предвещает неприятности и перемены. Если не считать споров из-за владений между хозяевами, все мы ненавидим перемены.

«Отсюда и та поспешность, — подумал Эшер, — с которой Исидро покинул меня в Берлине». После встреч с хозяевами Вены и Парижа он понял, что те готовы убить любого смертного, сопровождающего вампира-чужака, — как из желания сохранить свое существование в тайне, так и в качестве предупреждения вторгшемуся на их территорию наглецу.

Если им повезет, Исидро еще до следующего рассвета отыщет хозяина Санкт-Петербурга и обо всем с ним договорится.

Эшеру же пока что надо было найти своих хозяев.

Он слишком давно покинул Петербург и теперь не знал, сумеет ли восстановить былые контакты в самом посольстве. Учитывая текущее состояние международных отношений, за элегантным особняком на Невской набережной обязательно должны следить немцы; к тому же после южноафриканского провала он не был уверен, что посольские аналитики сумеют правильно распорядиться полученными от него сведениями. Поэтому после позднего завтрака, состоявшего из кофе и булочек, он направился в довольно неприглядный район к северу от канала, где человек, известный соседям как Эрвье, держал табачную лавку.

— Боже правый, Эшер, вы ж сами на себя не похожи! — воскликнул предполагаемый швейцарец после ухода единственного покупателя и обычного вступления, состоявшего из вопроса о виргинских сигаретах.

Эшер подмигнул ему из-под пенсне:

— Тяжелые времена…

— Тяжелые времена, черти б его драли, — ответствовал Эрвье, которого при крещении записали как МакАлистера. — Не такие уж тяжелые, а то б вы были таким же лысым, как я, — он провел рукой по гладкой розовой коже головы. — Стоит тут с шевелюрой, которой школьник позавидует! Я слышал, вы распрощались с конторой.

Эшер посмотрел ему прямо в глаза:

— Правильно слышали, — ответил он, выделяя слова интонацией. — Мне с Уайтхоллом оказалось не по пути, и не то чтобы я об этом сожалел.

— Так значит, в Петербург вы приехали, чтоб здоровье поправить?

— Именно.

— Ну да, зима в заполярье — самое подходящее для этого время. Где вы остановились?

— Сообщения для меня можно оставлять у Флякова, — все, кто работал в Санкт-Петербурге, быстро понимали, что половина канцелярских лавок, кафе и газетных ларьков города принадлежала мелким буржуа, которые за пару копеек готовы были передавать записки хоть самому дьяволу. Заведение Флякова на Вознесенском проспекте располагалась достаточно далеко от «Императрицы Екатерины», чтобы в случае чего можно было заметить слежку. Но даже у немцев не хватило бы денег для того, чтобы установить наблюдение за всеми почтовыми ящиками города. — Там меня знают как Вебера.