Кровавые берега

Убби не нашел что возразить более пожилому и уважаемому собрату и лишь молча кивнул.

– Испытание воина всегда предельно сурово, – продолжал седобородый гладиатор. – Воин может преодолеть его, а может проиграть – заранее не угадаешь. Испытание может быть с подвохом, может заставить хорошенько поскрипеть мозгами, может даже загнать тебя в угол и принудить сдаться… Тот, кто подвергает воина испытанию, вправе столкнуть его с любой трудностью, но не вправе делать одно: намеренно превращать испытание в непреодолимое. Учитель, который приказывает ученику пройти над пропастью по тонкому бревну, не знает заранее, справится ли тот с заданием. Однако учитель знает совершенно точно, что бревно не сломается у его питомца под ногами, ведь перед тем, как дать ему задание, учитель лично это проверил… В последнем нашем бою южане выгнали нас на подпиленное бревно, и это было уже не испытание, а казнь. Мы не должны были выжить, брат. Опоздай Проныра хотя бы на чуть-чуть, никто из нас не ушел бы в тот раз с арены по тропе Героев. И вот с тех пор я теряюсь в догадках: можно ли выдержать испытание, которое изначально задумано, как бесчестное?

– Возможно, мы с Пронырой знаем ответ на твой вопрос, домар, – сказал Убби, отхлебнув из миски молока и покосившись на меня. – Это рискованный путь, но он совершенно честен, мое слово! Настолько честен, насколько может быть честной битва свободных северян с южанами на их территории. Как вы посмотрите на то, чтобы присоединиться к нам и завершить ваше испытание Юга не в Кровавом кратере, а на борту нашего бронеката?

Тунгахоп и прочие гладиаторы озадаченно наморщили лбы и заворчали. Мы уже оклемались после пьянки, но ее отголоски еще давали о себе знать и плохо влияли на наши мыслительные процессы. Я и протрезвивший меня Сандаварг успели о многом наговориться, пока северяне целые сутки отсыпались с похмелья. Сегодня состоялся первый серьезный разговор, в котором участвовали все обитатели казармы – и новички, и старожилы, – и обсудить нам предстояло многое. Скваду Тунгахопа также следовало узнать всю правду, поскольку, взявшись шептаться за их спинами, мы с Убби поступили бы не по-товарищески…

Когда я мало-мальски очухался, обрел дар речи и понял, что вижу перед собой не пьяную галлюцинацию, а живого Сандаварга, тот успел неплохо здесь освоиться. Выпив за встречу с еще державшимся на ногах Тунгахопом, Убби недвусмысленно поглядывал на Жермену, которая тоже еще не дрыхла к тому моменту в обнимку с кем-то из героев, как ее подруги. Сандаварг явно ждал, когда домар уснет, поскольку иначе новичку было бы неприлично пользоваться наградой, какую он не заслужил.

Однако любовные планы Убби не сбылись. Едва Тунгахоп наконец-то свалился на пол и захрапел, Жермена подошла к двери и постучала. Тут же в казарму ворвался дежуривший снаружи отряд тюремщиков. Окинув место отгремевшего веселья суровыми взорами, они велели нам с Сандаваргом проваливать во двор и находиться там, пока нас не загонят обратно. Мы с удовольствием вышли из душного вертепа на свежий воздух и уселись на бортик фонтана. Мне хотелось о многом расспросить северянина, но он нарочно отодвинулся от меня подальше, дабы не показывать охране, что мы знакомы. Соображал я пока плохо, но конспиративный намек понял. Поэтому мы просто сидели и молча наблюдали, как вертухаи искореняют осточертевший им за день рассадник пьянства и разврата.

Тюремщики справились с работой довольно расторопно – сразу было видно, что им это не впервой. Сначала всех упившихся до бесчувствия северян выволокли во двор, затем весь реквизит жриц любви пошвыряли в подъехавшую конную повозку, а в конце туда же усадили их самих. Уснувших Агнешку и Биби пришлось волей-неволей будить, поскольку охрана не желала надрываться, таская их телеса на руках. После того как груженая повозка отправилась к выходу, северяне были тем же грубым образом перемещены обратно. Правда, раскладывать их по казарме тюремщики уже отказались и просто побросали как попало через порог.

Разгребанием оставшегося бардака занялись мы с Убби. И когда наши храпящие сокамерники были аккуратно разложены рядком вдоль стены, во мне, взмокшем и выдохшемся от работы, шумели лишь остатки вчерашнего веселья. Чего нельзя сказать о похмелье. От быстрого протрезвления оно взялось терзать меня на несколько часов раньше положенного срока. Хотелось отложить разговор с Сандаваргом до утра и тоже завалиться спать, но разве я мог так поступить, не расспросив его хотя бы о самом главном. И в первую очередь о том, каким ветром его вообще сюда занесло.