Кровавые берега

Облегчение, что накатило на меня, едва побои утихли, было сродни эйфории. Жаль, продолжалось недолго. Когда северяне подхватили меня под руки и поволокли на свою часть двора, я даже не мог перебирать ногами, поскольку любое самостоятельное движение отдавалось болью в каждой клетке тела.

Хорошо хоть все кости были целы. Будь это не так, я или орал бы, или вовсе потерял сознание от нестерпимой боли. Но я молчал и по-прежнему сохранял рассудок, а значит, мою боль следовало считать терпимой. Впрочем, то ли еще будет, когда мной займутся краснокожие. Может, они за тем и отвоевали меня у «зверья», чтобы, пока я еще дышу, успеть преподать мне свой урок вежливости.

Меня втащили в круг гладиаторов и опустили на землю перед самым пожилым из них. Еще глядя на них издали, я определил, что этот наголо бритый воин с окладистой, седой бородой является домаром. Так странствующие по миру не поодиночке, а группами – сквадами – наемники Севера называли своего вожака – наиболее пожилого и авторитетного бойца. Он не обладал единоличной властью, а являлся кем-то вроде судьи, который решал споры, занимался дележом добычи, а также вел от имени сквада переговоры с нанимателем. Домар выбирался даже в том случае, если несколько не знакомых друг с другом северян случайно собирались в одном месте – к примеру, на постоялом дворе. Северянину дозволялось оспаривать решение домара, не соглашаться с ним и покидать в знак протеста сквад. Но никто из его членов не имел права бросить вожаку вызов, пока он не складывал с себя полномочия. Возможно, поэтому Убби и путешествовал по Атлантике в гордом одиночестве. Он был еще молод для того, чтобы его избирали домаром. А с таким крутым нравом, каким обладал Сандаварг, нелегко подчиняться кому бы то ни было, даже авторитетному соотечественнику.

То, что меня не швырнули, как тюфяк, а просто положили на землю, говорило вовсе не о гуманности гладиаторов. Это было испытание, какому северяне подвергают незваных или нежеланных гостей. Когда гость ждет от них грубости, они, напротив, проявляют к нему нарочитую вежливость, после чего наблюдают за его реакцией. И горе тому, кто, сочтя вежливость северян признаком слабости, начнет вести себя с ними грубо или надменно. Все побывавшие у них излишне высокомерные дипломаты в лучшем случае выставлялись взашей, в худшем – лишались головы. В обществе северян дипломатическим иммунитетом пользовались только почтительные гости, да и то со многими оговорками.

Помня об этом, я не стал разлеживаться перед домаром, хотя единственное, что мне сейчас хотелось – это отлежаться, пока боль от побоев не утихнет. Шатаясь из стороны в сторону, кряхтя и скрипя зубами, я поднялся с земли. А затем расставил пошире ноги, дабы не упасть, выпрямился во весь рост и отпустил седобородому полупоклон. Получилось неуклюже – тело мое почти не гнулось, и любое движение давалось с трудом. Но здесь была важна не безупречность манер, а то, что после всего пережитого я вообще о них вспомнил. И страдания, какие я претерпел ради этого полупоклона, были не напрасны.

Грозный, словно антарктическая туча, домар не удостоил меня в ответ и скупым кивком. Но я верил, что мои старания мне зачтутся, пусть даже этой наградой станет быстрая смерть вместо долгой и мучительной. И то, что я продолжал стоически держаться на ногах, тоже зачтется. Садиться в круг северян без приглашения считалось оскорблением, и пока домар не даст на это дозволение, нужно кровь из носу стоять и не падать… Или нет – мне нужно стоять и не падать, несмотря на идущую из расквашенного носа кровь. Также она текла из рассеченной брови и разбитой губы, но сейчас это было наименьшее из моих зол. А наибольшее, стиснув кулаки и отрезав мне путь к отступлению, придирчиво изучало меня девятью парами суровых глаз.

– А ну-ка повтори, что ты кричал! – повелел домар, подавшись вперед и еще пуще нахмурив брови.

Отпираться было бессмысленно. Оправдываться – тоже. И я послушно повторил боевой клич Сандаварга. Не проорал, потому что в данную минуту это было бы глупо, да и сил на крик у меня практически не осталось. Просто отер со рта кровь и слово в слово проговорил то, что просили.

Убедившись, что они не ослышались, северяне заворчали и начали переглядываться. При упоминании мной Убби никто не разразился в его адрес проклятьями, и мне малость полегчало: что ж, одной проблемой меньше.

– Тебя и впрямь зовут Убби Сандаварг? – коварно прищурившись, продолжил дознание седобородый.

– Нет, конечно, – ответил я. И, не дожидаясь дальнейших вопросов, поспешил объясниться: – Меня зовут Еремей Проныра Третий. Я – перевозчик, шкипер бронеката «Гольфстрим». Убби Сандаварг – мой хороший друг. Каюсь, я нарочно использовал его боевой клич, чтобы привлечь ваше внимание. Подумал, что, возможно, среди вас тоже есть друзья Сандаварга, которые помогут мне отбиться от ублюдков… И рад, что не ошибся. Извините, если я доставил вам лишние проблемы или кого-то невзначай обидел. Клянусь, у меня и в мыслях не было вас оскорблять – я ведь не сумасшедший!