Кровавые берега

Нас осыпали снизу бранью и камнями, отколотыми от бортика фонтана. Однако этот гвалт не мог заглушить отзвуки идущего в тюремном корпусе сражения. Торча в рубке, я слышал, как грохочут отражаемые братом Ярнскидом удары и как бабахает разбушевавшийся брат Ярнклот о стены и решетки камер. Потрепанным тюремщикам нечего было противопоставить альянсу профессиональных вояк Севера и Юга. Это было ясно по скорости, с какой шум битвы перемещался по лестницам и коридорам. Вертухаи отступали, порой не успевая запирать за собой решетчатые перегородки. Ритмичные удары тарана долетали до нас всего трижды, хотя таких преград на пути гвардейцев и северян имелось как минимум полдюжины. Каждый такой набат длился недолго и завершался лязгом, свидетельствующим о том, что еще одной решеткой в Ведре стало меньше.

Едва шум достиг пятого этажа, я увидел выбегающих на крышу к стрелкам окровавленных охранников. Их последний оплот обороны – люк, через который нас выводили на тренировку, – стал их последней надеждой на спасение. Перекрыть его и удержать захватчиков на ведущей к нему узкой лестнице было в принципе реально. Впрочем, если они получат команданте живым и здоровым, на том штурм и прекратится. Вот только чует мое сердце, никто не выдаст кабальеро ключи от камеры. А вышибить ручным тараном дверь камеры-одиночки нельзя, ведь эти двери и тюремные ворота – самые неприступные преграды в Ведре. Вторые, правда, нас больше не волновали, но для взлома первых такой способ уже не подходил.

Я не хотел, чтобы дон Балтазар использовал мою световую отмычку. Будь здесь безопасней и имейся у нас лишнее время, мы затащили бы в окошко пятого этажа трос и, привязав его к камерной двери, без усилий выдрали бы ее бронекатом. Но отстреливающаяся охрана и наверняка улетевший в Садалмалик почтовый голубь с тревожной вестью советовали нам поторапливаться. И команданте решил рискнуть, благо тучи в это утро ходили редкие, и солнце за ними почти не пряталось.

Нити метафламма не пронизывали иносталь, но они рвали и сминали ее своим напором. Звук, который она при этом издает, нельзя спутать ни с каким другим. Он заглушил собой грохот битвы, разлетевшись над Ведром не хуже удара колокола, и лишь потом до меня дошло: если команданте погиб, вряд ли я сумею доказать Анхелю и его compañeros, что это случилось не по моей вине…

К счастью, грянувший вскоре сверху победный хор голосов меня заметно утешил. Так кабальеро могли приветствовать лишь живого дона Риего-и-Ордаса, а не его труп. Северяне тут же присоединились к товарищам по альянсу, ибо не могли в такую минуту просто стоять и отмалчиваться. Наверняка это был первый случай, когда при встрече с команданте краснокожие головорезы разразились криками радости, а не злобы. Хотя чему тут опять же удивляться? Владычица поступила со своим лучшим солдатом недостойно, и уважающие дона как великого противника северяне волей-неволей прониклись к нему сочувствием. А тем более когда узнали, что он не намерен сдаваться без борьбы и совать голову в петлю, к которой его приговорили.

Я вновь окинул взором двор и крышу. Стрелки-вертухаи и беснующиеся у «Гольфстрима» заключенные могли помешать возвращению нашего отряда, особенно если там есть раненые. Поднимать их по стремянке не дело. Поэтому я отправил Малабониту и Шлейхера с арбалетами на палубу, под кровлю, а затем велел Сенатору дать малый вперед. Сепиллу при этом приподнял над землей, но не выключил. Раскрученная, она отгонит от нас бунтарей, когда я буду описывать круг по двору, чтобы подвести истребитель к дверям камерного корпуса и опустить трап.

Едва «Гольфстрим» выехал из-под арки (о, как же приятно снова управлять настоящей техникой после шутейной «Недотроги»!), как по нему вновь загрохотали пули и стрелы. Бронированные козырьки над окнами рубки оберегали меня от этой угрозы. И все же стрелки из баллестирад не устояли перед искушением попробовать достать меня за этим ненадежным при взгляде издали укрытием.

…И это была их большая ошибка! Орудийные болты не пробили козырьки, разве что оставили на них новые вмятины. К тому же затем стрелки занялись перезарядкой, а ручная перезарядка баллестирады после долгой стрельбы отнимает куда больше времени, если стрелок запыхался и его натягивающие воротом тетиву руки дрожат. И когда тюремщики снова угостили нас снарядами, все самое интересное внизу уже закончилось, а «Гольфстрим» катил обратно к воротам, на ходу поднимая трап…

Посадку произвели довольно-таки организованно.

– Трап! – гаркнул я Малабоните еще до того, как приказал Сенатору остановиться.