Кровавая жатва

Дик кивнул и сказал:

— Вчера ночью на дороге стрельба. Налет. Четыре грузовика с выпивкой сожгли.

Это выглядело ответом Рено Старки на известие, что шайку главного бутлегера привели к присяге в качестве полицейского пополнения.

К тому времени, как я оделся, прибыл Мики Лайнен.

— Дэн Ролф точно был у нее в доме, — доложил он, — Грек-лавочник напротив видел, как он выходил оттуда вчера около девяти утра. Брел по улице, шатаясь и бормоча себе под нос. Грек решил, что он пьян.

— Почему грек не сказал полиции? Или сказал?

— Его не спрашивали. Славные порядки в этом городке. Что будем делать? Найдем его и вручим полиции по всем правилам?

— Магро уже решил, что ее убил Шепот, — сказал я, — и его не волнуют следы, которые ведут в другую сторону. Да и Ролф тут ни при чем, разве что он вернулся за ледоломом. Ее убили в три утра. В восемь тридцать Ролфа там не было, а ледолом еще торчал у нее в груди. Ясно, что…

Дик Фоли встал прямо передо мной и спросил:

— Откуда ты знаешь?

Мне не понравились ни его взгляд, ни его тон. Я ответил:

— Значит, знаю, раз говорю.

Дик ничего не ответил. Мики состроил свою ухмылку и спросил:

— Теперь чем займемся? Будем прояснять это дело?

— В десять у меня свидание, — сообщил я им. — Околачивайтесь возле гостиницы, пока я не вернусь. Шепот и Ролф, возможно, на том свете, так что искать их не придется.

Я нахмурился и пояснил Дику:

— Мне про это рассказали. Я их не убивал.

Маленький канадец кивнул, не сводя с меня глаз.

Я позавтракал в одиночестве и направился в контору юриста.

Сворачивая с Кинг-стрит, я увидел в машине, едущей по Грин-стрит, веснушчатое лицо Мотока О'Марры. Он сидел рядом с незнакомым мне человеком. Долговязый юнец помахал мне и остановил машину. Я подошел ближе.

Моток сказал:

— Рено хочет тебя видеть.

— Где его найти?

— Прыгай сюда.

— Сейчас не могу, — сказал я. — Наверное, только после двенадцати.

— Свистни Пику, когда сможешь.

Я пообещал свистнуть. О'Марра и его спутник поехали дальше по Грин-стрит. Я прошел полквартала до Ратледжа.

Занеся ногу на первую ступеньку скрипучей лестницы, ведущей к юристу, я задержался, чтобы рассмотреть некий предмет.

В темном углу первого этажа он был еле виден. Это был ботинок. Он лежал в таком положении, в каком пустые ботинки не лежат. Я снял ногу со ступеньки и пошел к ботинку. Теперь повыше стала видна щиколотка и манжета черной штанины.

Это подготовило меня к тому, что я обнаружил.

В чуланчике между лестницей и стеной я обнаружил мистера Чарлза Проктора Дона, запихнутого между двумя щетками, тряпкой и ведром. Его ван-дейковская бородка была запачкана кровью из раны, рассекавшей лоб. Голова запрокинута назад и вбок под таким углом, который получается только, если шея сломана.

Я процитировал про себя Нунана: «Что поделать — приходится», — и, осторожно отвернув у мертвеца полу пиджака, опустошил его внутренний карман, перенеся оттуда в свой собственный черную записную книжку и пачку бумаг. В двух других карманах я не нашел ничего, что меня заинтересовало бы. До остальных карманов нельзя было добраться, не сдвинув трупа, а к такому действию я не был расположен.

Через пять минут я вернулся в гостиницу, прошел через боковую дверь, чтобы не столкнуться в вестибюле с Диком и Мики, и поднялся на лифте со второго этажа.

У себя в комнате я сел и стал изучать добычу.

Сперва я раскрыл книжку — маленькую записную книжку в обложке из искусственной кожи, какие продаются по дешевке в любом писчебумажном магазине. В ней было несколько отрывочных записей, которые для меня ничего не значили, и тридцать с лишним имен и адресов, которые значили не больше, за одним исключением:

«Элен Олбури

Харрикейн-стрит, № 1229 А».

Это было интересно. Во-первых, молодой человек по имени Роберт Олбури сидел в тюрьме, сознавшись, что застрелил Дональда Уилсона в приступе ревности, вызванном предполагавшимся успехом Уилсона у Дины Бранд. Во-вторых, Дина Бранд жила и была убита в доме 1232 по Харрикейн-стрит, напротив дома 1229.

Своего имени я в книжке не нашел.

Я отложил книжку и стал читать бумаги, которые забрал вместе с ней. Здесь тоже пришлось пролистать множество незначительных записей, прежде чем я добрался до значительного.

Это были четыре письма, перехваченные резинкой.

Они лежали во вскрытых конвертах и, судя по штемпелям, их отправляли с промежутками примерно в неделю. Последнее ушло шесть месяцев назад. Адресованы они были Дине Бранд. Первое, самое раннее, являло собой весьма недурное любовное послание. Второе — уже поглупее. Третье и четвертое служили прекрасными образцами того, в какого идиота может превратиться пылкий и неудачливый ухажер, особенно если он уже в годах.

Все четыре письма были подписаны Илайхью Уилсоном.

Я так и не выяснил, почему мистер Чарлз Проктор Дон полагал, будто может вытянуть из меня шантажом тысячу долларов. Тем не менее это дало мне пищу для размышлений. Я подхлестнул свои мозги, выкурив пару сигарет, потом спустился вниз.