Кровь вторая. Орда

— Я ж тебе сказала, что тут, проходят ритуал «познание себя, через нечистоту», — опять наставительно заговорила «бывалая девка», принимаясь за нравоучения, — себя чуешь? Нечистоту лицезришь? Вот! Из тебя здесь, вытравливают брезгливость, подруга. Брезгливость — это непозволительная роскошь, которая допускается, только для обычных людей, но только не нас, «особых». Брезгливый человек, как зашоренная лошадь, видит и осознаёт только часть, а не целое. Это вовсе не говорит, что мы должны превратиться в свиней и питаться помоями, плавно переходя на опарышей. Просто, мы не имеем права быть брезгливыми к людям, какими бы омерзительными они не были, какими бы отвратительными не были их поступки и деяния. Мы должны понимать и принимать всех и всё. Брезгливость по жизни, крайне мешает, а вытравить из себя этого червя ограниченности, можно только так, через уничтожение брезгливости к еде.

Тут она остановила внушение, заинтересовано осмотрела царскую дочь, внимательно слушавшую её и уже по-простому добавила:

— Только делать вид, что ты этого «червя» поборола и убила, я тебе не советую. Они не смотрят на то, как мы едим и едим ли вообще, а это, говорит о том, что они, просто, знают, жив в нас ещё этот «червяк» или нет. И не спрашивай, как они это делают. Сама не знаю. Я, вот, уже третий день сижу и кажется совсем перестала брезговать и то не выпускают, а тебе, судя по твоим желудочным позывам, в этих «хоромах», ещё долго сидеть.

— Что за бред, — вновь взорвалась на эмоциях Райс, — а если я не смогу? И вообще, что будет, если я откажусь?

— Обломайся, — тут же равнодушно ответила соседка, — если не сможешь, то сдохнешь тут от голода и жажды, и поверь, тебя отсюда, даже, никто вынимать не будет. Хотя нет, от голода не сдохнешь, потому что, тебя, вот эти белые миленькие червячки, быстрей съедят.

И Апити расхохоталась, разгоняя волновыми движениями, тела кишащих вокруг опарышей.

— Этого не может быть! — чуть не заорав и сверкая заблестевшими от слёз глазами, запротестовала рыжая, — я, дочь царицы Тиоранты, и они не посмеют меня сгноить в этой вонючей яме.

— Да, не ори ты! — тут же грозно рявкнула на неё Апити, вогнав привыкшую к «жополизному» почитанию и до крайности избалованную царскую дочь, в ступор.

Ведунья злобно осмотрела, исказившуюся в молчаливой истерике, высокородную деву и смачно сплюнув в кишащих опарышей, сквозь зубы процедила:

— Вот, теперь я знаю, почему нет преемственности власти по крови.

И Райс, тут же захлебнулась её словами, неожиданно поняв их смысл. Вскипевшее в ней чувство несправедливости, тут же перевернулось в справедливость. Она глубоко задышала, выпуская закипевший «пар ярости», убеждая себя в том, что она, действительно, «никто» и зовут её «никак», и следует быстрее забыть, кто она такая и какого рода-племени, тут же вспомнив слова Апити, о том, что, только опустившись ниже нижнего, можно подняться выше всех.

Райс, ещё несколько ударов сердца поборолась со своей гордыней, а затем, смиренно спросила, уже совсем отчаявшимся голосом:

— Так что делать-то?

— Пей, ешь, борись, — ответила Апити пожимая плечиками, — как говаривала моя наставница, вода камень точит. Будешь бороться, поборешь. Сдашься, погибнешь. Тут всё просто.

— Легко сказать, — пробурчала царская дочь.

— А чё тут сложного. Не с нежитью же борешься, а сама с собой. На одной стороне привычки, на другой голова на плечах и сила воли. К тому же, этот круг, ещё из лёгких. Тебе твоё тело помогать будет, когда уже не в терпёж пить и есть захочется. Голод он не тётка, горькое и то сладким сделает.

— Благодарствую, — недовольно пробурчала Райс, — успокоила.

— Да, не за что, обращайся.

Вновь послышались шаги на верху и в жижу, булькнули два кожаных мешка, окатив девок брызгами нечистот.

— О, обед, — наигранно радостно возликовала Апити, утирая лицо от брызг.

Райс, почему-то, сразу скрутило и пару позывов, дёрнули скованное, напряжением тело…

В куче дерьма, оказалась и ложка мёда. Сидеть в выгребной яме постоянно, оказывается, необходимости не было. После того, как Апити выловив оба мешка и оттолкнув один царской дочери, с аппетитом отобедала, а Райс, развязав мешок и поковырявшись в тех помоях, что там были свалены и перемешаны в единую массу, вынула лишь извозюканный мешок с водой и наплевав на вонь и смрад, тут же, весь, осушила без остатка, их обоих вытянули из жидкого дерьма.

Что-то застрекотало снаружи, задвигалось и верёвка, привязанная за пояс, медленно потянула Райс на верх, где оказался наклонный лаз в глине, по которому, скользкое тело протащили и вытянули в люк.

Рыжая оказалась в узкой, длинной комнатке, стены и потолок которой были выложены из брёвен. Пол устилала свежескошенная трава. В одном торце комнатки, вырезано окно, откуда падал свет и вливался свежий воздух, в другом торце — массивная дверь.