Кровь нынче в моде

— Кто-то позвонил по поводу перепечатки нашей статьи о французских косичках из апрельского номера, — всхлипывает Бэмби, уткнувшись залитым слезами лицом мне в плечо. — Я открыла дверь и, еще не включая свет, почувствовала неладное.

— А собака так и лежала? — шепотом спрашиваю я.

— Да. Эта кладовая всегда заперта. Я не знаю, как она туда попала.

— Аннабел, надо найти Лорен. Быстро! — распоряжаюсь я, стараясь говорить спокойным голосом. Если Лиллиан здесь нет, то, прикидываю я, следующий на очереди — ответственный редактор. По крайней мере, не зря я так усердно сегодня изучала выходные данные журнала. — А я покараулю, чтобы никто сюда не вошел.

Аннабел кивает, инструктирует меня, как отвечать на телефонные звонки Лиллиан, и устремляется вдоль по коридору, цокая своими изящными шпильками.

— Может быть, у него сердечный приступ? Я слышала, как он сильно лаял. Не знаю, что и думать, — всхлипывает Бэмби.

Она говорит о Марк Джекобс, как я, пока не узнала, что это девочка.

— На самом деле это она. Когда собачка залаяла? — спрашиваю я.

— Около получаса назад. Но потом лай прекратился, и я забыла об этом.

Это странно. Даже такое маленькое тельце, как у чихуахуа, не могло бы остыть так быстро. К тому же я видела два крохотных белых пятнышка на ее шее. Они выглядели как засохшие болячки или колотые раны и должны были бы кровоточить, но на это и намека никакого не было.

Надо бы осмотреть их повнимательнее.

— Бэмби, сядь и постарайся дышать глубоко, — говорю я ей, тихонько открывая дверь кладовой.

Меня останавливает Аннабел.

— Лорен нет на месте! — говорит она, вручая мне бумажный пакет, который я просила.

Должно быть, она неслась во всю прыть туда и обратно. Быстро же она…

Я даю пакет Бэмби, которая покорно опускает в него лицо и начинает дышать.

— Ладно, кого еще мы можем позвать? — огорченно спрашиваю я, новичок «Тэсти», последняя из всех, кому следовало бы заниматься этой ситуацией.

— Гм… — Аннабел сдается. — Не знаю. В инструкции для служащих об этом ничего нет. — А потом, как будто только что увидев меня, она восклицает: — Это же платье от Эвы Макэллистон?!

— Ты знаешь, кто такая Эва Макэллистон? — поражаюсь я.

— Я писала об этом платье. Это же классика дизайна. — Ее скулы, как с обложки модного журнала, недовольно кривятся. — Но оно было длиннее.

— Я внесла коррективы.

— Ты посягнула на платье из коллекции «Эва фор Эва»? — с неподдельным ужасом спрашивает Аннабел. — Разве ты не знала, что это коллекционное изделие?

— Нет, я этого не знала.

— Откуда у тебя это платье?

— Эва Макэллистон — моя мать. — Сама не знаю, как это сорвалось с моих губ.

Глаза Аннабел расширяются.

— Вот оно что. — Она делает паузу. — Очень интересно.

— Только, пожалуйста, не рассказывай никому. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы окружающие начали расспрашивать меня об Эве.

— Эй, — слышится мужской голос. — Я проходил мимо и услышал крики.

Интуитивно я, даже не оборачиваясь, уже знаю, кто это — парень с совещания. И действительно, это он — мускулистый, лохматый, в потрепанных штанах цвета хаки и футболке с надписью «Хассельблад». Сегодня цвет его глаз похож на жженый сахар. Увидев меня, он ослепительно улыбается. Интересно, вспомнил он меня или просто флиртует?

— Не волнуйся, дорогой, у нас все прекрасно, — говорит Аннабел. Она одаряет его широкой благодарной улыбкой. — Ложная тревога!

— Я работаю на Шейна Линкольна, — говорит он. — По крику, который я услышал, могу сказать, что это не было похоже на вопль типа «Ты сфотографировал модель не в той кофточке, идиот!». Это было что-то другое.

— Все хорошо, — с нажимом повторяет Аннабел.

Однако все как раз наоборот.

— Не мог бы ты взглянуть кое на что? — спрашиваю я, делая ему знак рукой в сторону кладовой.

— С удовольствием, — отвечает он.

Несмотря на обстоятельства, то, как он произносит «с удовольствием», вызывает у меня полуобморочное состояние. Его взгляд скользит поверх меня, и глаза темнеют, когда он видит Марк Джекобс, жалкую и окоченевшую на полу кладовки.

— Черт! — вырывается у него.

А затем, к моему большому облегчению, он берет командование на себя. Он запирает дверь кладовой. По телефону Бэмби он вызывает заместителя Марион Моралес.

— Долорес, это Джеймс Труакс. Послушай, у нас тут возникла проблема, и нам срочно нужна Марион. Не знаешь, где она сейчас? У тебя есть номер ее мобильного? Позвони ей!

Джеймс Труакс хладнокровно и компетентно ведет себя в кризисной ситуации. Кажется само собой разумеющимся, что он говорит мне и Аннабел, что делать дальше. (Мне лишь остается сказать Бэмби, чтобы она оставила бумажный пакет в покое.) А когда появляются охранники «Олдем», Джеймс отдает им распоряжения, чтобы они не подпускали людей к этому месту. Никто никак не реагировал, когда кто-то кричал. Однако теперь, когда все самое ужасное уже позади, вдруг набегает целая толпа людей, которым неожиданно приспичило «принести какие-то бумаги» или «только посмотреть, на месте ли Лиллиан».