Кровь моего монстра (ЛП)

— Это говорит твой комплекс неполноценности, и следи за тоном. А теперь подумай об этом на счет пять, четыре...

— Подождите! — Я не могу думать так быстро.

— Три, два...

Черт.

Черт.

— Один.

Все это происходит как в замедленной съемке. Я бросаюсь вперед, не для того, чтобы быть мученицей, а потому, что я искренне думаю, что другой снайпер слишком умен, чтобы его можно было одурачить палкой или даже винтовкой. Он, вероятно, не будет целиться, пока не увидит меня в прицеле. Вот почему у меня нет другого выбора, кроме как пойти этим путем.

Я слышу выстрел и глухой удар в верхнюю часть спины, прежде чем чувствую жжение под кожей.

Боль взрывается в моем плече, и сила тяжести тянет меня вниз, но мне удается использовать остаток своих сил, чтобы оттолкнуться от ствола дерева. Я даже поджимаю ноги и руки так, чтобы быть полностью скрытой и больше не попадать в поле зрения снайпера. Но при этом я царапаю свежую рану о дерево. Крик клокочет у меня в горле, но я прикусываю губу, чтобы подавить его.

— Липовский, ты... блядь…

— Вы поймали его, капитан? — спрашиваю я слабым голосом, определенно прерывая его, и в любое другое время это бы привело меня в серьезные неприятности, но сейчас особые обстоятельства. — Скажите мне, что вы поймали мудака...

Мое дыхание замедляется, как и пульс, когда мое тело начинает наклоняться вбок, я с усилием качаю головой и остаюсь в безопасном положении.

— Конечно, я так и сделал, но он не один.

— Извините, капитан. Я не думаю, что смогу отвлечь остальных.

— Ни хрена себе. — в его голосе есть мрачные интонации. — Насколько ты ранен?

— Выстрел в верхнюю часть спины, в плечо, я думаю, но с этим можно справиться.

— Черт возьми, так оно и есть. Ты едва в сознании.

— Полагаю, это означает, что мои попытки казаться сильным провалились.

— Не смей терять сознание, Липовский. Это приказ.

— Вы... раньше называли меня Александром... — Мои глаза опускаются. — Мне это нравится больше... — чем фальшивая фамилия.

Понятия не имею, зачем я ему это сказала, но по какой-то причине это казалось необходимым.

По крайней мере, Александр, это мужская версия моего настоящего имени, а Саша — уменьшительная форма для обоих.

— Липовский!

Александра. Меня зовут Александра, черт возьми.

Но у меня нет сил сказать это, так как моя голова склоняется набок. Вокруг меня звучат выстрелы, продолжая симфонию войны. Я пытаюсь поднять винтовку, даже когда не могу открыть глаза. Я думаю, это инстинкт. Необходимость оставаться в живых, несмотря ни на что. Но мои пальцы едва шевелятся.

Я не знаю, сколько проходит времени и проходит ли оно вообще, прежде чем меня обнимают сильные руки. Они кажутся большими и похожими на клетку, но вместо того, чтобы поймать меня в ловушку, они поддерживаю меня.

А потом его голос, состоящий из странной смеси кошмаров и колыбельных, звенит у меня в ушах.

— Что, черт возьми, мне с тобой делать?

9

                   КИРИЛЛ

Гребаный ублюдок.

Клянусь всем, я убью его к чертовой матери, если он жив.

Мне требуется больше времени, чем у меня есть, чтобы добраться до этого скользкого ублюдка. Во-первых, я должен был устранить снайпера, у которого, похоже, была личная неприязнь к нему, вероятно, потому, что он убил одного из его друзей или что-то в этом роде. То, как он целился в Липовского, было актом чистой мести. Он бы не остановился, пока не посчитал, что убил.

Затем мне пришлось убить трех повстанцев, которые бросились спасать его жизнь, пока он дремал под деревом, как какая-то Спящая Красавица.

Правда остается правдой: Липовский получил травму либо по чистой глупости, либо из-за грандиозного чувства храбрости. Я не могу сказать, что именно, но я отступаю. Совсем немного.

Я должен был оставить этого ублюдка умирать, мне все равно, но опять же, он действительно подставился, потому что знал, что это самый верный способ позволить мне выстрелить снайперу прямо между его гребаных глаз.

Присев на корточки, я снимаю с него шлем и балаклаву. Его потные каштановые волосы прилипли ко лбу. Они явно окрашены, потому что иногда проходит между покрасками большие промежутки времени, и его более светлые корни начинают отрастать.

Ремень винтовки, который душил его с тех пор, как он был на дереве, оставил красные полосы на бледной коже его горла. Я начинаю оттягивать его, но наталкиваюсь на сопротивление. Его глаза закрыты, а губы посинели, что, черт возьми, плохой знак, но маленький засранец на самом деле сжимает пальцы на своем оружии.

Потеря моего оружия ничем не отличается от потери моей жизни.

Я вырываю винтовку из его рук и вешаю ее на плечо. Затем я машинально притягиваю его к себе. И снова меня поражает абсолютная мягкость этого ублюдка, особенно когда он не ведет себя жестко и делает все возможное, чтобы казаться более жестким, чем он есть на самом деле.