Кровь Моего Монстра

Никто не может контролировать меня, если я лидер. Никто не может запретить или приказать мне сделать что-либо. На самом деле все будет наоборот.

Но не здесь и не сейчас.

Я надеваю штаны и футболку, затем выскальзываю из комнаты в пустой тренировочный лагерь. Солдатам была дана одна ночь, так что они все съебались, чтобы напиться и получить немного киски, пока у них была возможность. Включая моих собственных людей, которые обычно следуют за мной, как подражатели — тени.

Тем лучше. Пустая тьма дает мне необходимое пространство, которое позволяет мне бежать и доводить себя до предела своих физических возможностей. Это верный способ перезарядиться и стереть кровавые события из ночного кошмара.

Или скорее память.

Несмотря на яркий лунный свет посредине неба, морозно. Холодный воздух с каждой минутой все глубже проникает в мои кости, но я всегда находил утешение в морозной погоде.

Что-то в суровых природных условиях позволяет мне слиться с ними и увидеть себя частью экосистемы.

Я сущность разрушения, которая без колебаний топчет все на своем пути.

Мой выбор безграничен, и все, что я делаю, будет помечено как стихийное бедствие.

Я не выбирал такой путь, но так случилось, и вместо того, чтобы бороться с этим, я принял это. В полной мере.

Без всяких вопросов.

Либо так, либо я был бы побочным ущербом в более крупной и опасной игре.

С другого конца пути до меня доносится стонущий звук, и я останавливаюсь.

Это снова звучит как низкое «тьфу» очень знакомым голосом.

Я осторожно следую за ним, не издавая шума. Ночь служит мне камуфляжем, а тишина — моим прикрытием.

И действительно, когда я достигаю источника шума, я обнаруживаю темную фигуру, которая отжимается от земли.

Только не все так мрачно.

Руки, выглядывающие из-под футболки, в ночи бледно-белые, а лицо красное от напряжения.

Его движения дезориентированы, не скоординированы, а конечности бесконтрольно трясутся.

— 109, 110, 111, 112… — с каждым прошептанным номером он слабеет, его ритм, дыхание и нетерпение нарастают, пока он не превращается в мириады бурной энергии.

Я прислоняюсь к колонне, скрестив ноги и руки.

— Ты все делаешь неправильно.

Липовский поднимает голову, чтобы посмотреть на меня, затем спотыкается и падает на бок, его слабые мускулы наконец отказывают.

Секунду он наблюдает за мной со своего положения на земле, как будто я какая-то извращенная форма спасения, брошенная на его пути.

Он сделал это неделю назад, когда попросил — умолял — взять его в свою команду с его несуществующими навыками.

Это был смелый шаг. И он наглый маленький ублюдок, учитывая то, как он смотрит на меня без намека на приветствие.

У этого парня либо есть желание умереть, либо ему просто не следует служить в армии — как я ранее пытался его убедить.

Это могло быть из-за моего пристального взгляда или, хотя это очень маловероятно, он осознал свою дерзость, потому что наконец встал с большим трудом и отдал честь.

— Капитан.

Он выглядит в лучшем случае грубо в нелицеприятно в брюках-карго и оверсайз футболке, пропитанной потом спереди и сзади.

— Если это твой способ проявить себя, то можешь сдаться. Мои солдаты делают 200 в устойчивом ритме, не моргнув и глазом. Ни трясущихся рук, ни стонов, ни нытья, ни дилетантства.

Глаза Липовского расширяются, на мгновение он кажется встревоженным, прежде чем вспоминает, как изменить выражение лица.

— Я улучшил свои навыки по сравнению с моим предыдущим рекордом, и я сравниваю свои достижения только с собой, сэр.

Понятия не имею, смеяться мне или ударить его по голове.

За годы службы в спецназе я встречал много таких, но только у него была эта возмутительная привычка возражать даже вышестоящему начальству.

— Это глупый способ сказать, что ты никогда не станешь лучше. Твое прошлое не является мерилом успеха, и, если ты только будешь сравнивать себя, мир пройдет мимо, прежде чем ты это заметишь, — я выпрямляюсь. — На землю, рядовой.

Его глаза какое-то время изучают меня, вероятно, задаваясь вопросом, верно ли то, что он услышал.

— На. Землю, — повторяю я. — Продолжай то, что ты делал.

Он собирается возразить. Я вижу это в его глубоких карих глазах, любопытная смесь земли и леса. А поскольку здесь морозная зима, они словно застряли в другой вселенной, в альтернативное время с нетрадиционными обычаями.

На кончике его языка таится протест, но у него есть менталитет самосохранения, чтобы медленно опуститься на землю для отжиманий.

— Раз, — считаю я, и он падает. — Два.

— Сколько я должен сделать?

— Пока я не перестану считать. Три.

Он остается в той же стойке, но его спина немного изогнута.

— Четыре. Пять. Шесть.

— Сэр, могу я говорить?

— Ты уже говоришь.

Он смотрит в землю. Я вижу это, потому что нахожусь в двустороннем положении, когда могу наблюдать за ним и за его стройным, костлявым телом, которое вообще не должно было быть принято в армию.

— Мой предел — 120, сэр, и я уже закончил его. Я добавляю по десять отжиманий в день уже на протяжении шести дней, так что больше не могу, — он напрягается с каждым словом, и его задница выгибается вверх.