Кровь как лимонад

– Главное – не размер… – Настя уклонилась от шутливой Жекиной попытки дать ей в лоб и снова прижалась к его плечу. – В общем, когда мы прилетели в Амстер, я была влюблена в Лукаса как кошка. А тут еще каналы, легалайз… Знакомые Лукаса сдали нам маленькую квартирку в ДеПайп. Такой райончик для своих. Туристы с фотоаппаратами и альбомами Ван Гога там оказываются, только если пошли не в ту сторону из Рейсхмузея. Днем орут местные и азиаты на рынке, вечером – полно проституток. Не тех, которые в Ред Лайт Дистрикт берут по полсотни евро со шведов или англичан за секс без смены позиции и прикосновений. В Пайпе девочки обслуживают балканцев и мусульман, а сутенеры ходят с опасными бритвами. Дом, хоть более или менее новый, но с крутой лестницей, мы – на третьем этаже, этажом ниже жила бабуля, которая все время пила «хейнекен», пекла пироги с корицей и постоянно курила вонючие сигареты – как какой-нибудь персонаж «Mad Men». Из окон – виды на старые ржавые велосипеды, дохлых собак и использованные презервативы, дрейфующие по каналу. И мертвые псы – еще не самое страшное, знаешь… Вечерами, когда оставались дома, мы выходили на улицу, садились на ступенях лестницы и пили пиво, разглядывая граффити на соседней стене – Филип Дик, из головы которого вылетают блочные многоэтажки. Лукас говорил, что для нас с ним это граффити – вроде картины в гостиной. Из соседнего дома ребята временами выносили проигрыватель и колонки и играли на виниле для себя – абстракт хип-хоп и чилаут. Как у нас – на гитаре на скамейке у подъезда. В квартале от дома – продуктовый супермаркет «Альберт Хейн» с кассиршами в хиджабах, где – веришь? – продавали вареную картошку. Принес домой, шварк – ее на сковородку, через десять минут ужинаешь. Ну, ты говорил, что был в Амстере.

– Останавливался в отеле возле Лендсплейн. На Марниксстраат.

– Слушай, здорово, – Настя повернулась к Жеке. – Прямо, мы с тобой одной крови.

Жека не видел в темноте ее лица, но глаза девушки сверкали в свете реклам спиртного над стойкой бара.

– Точно, Ка, – сказал он. – И с одним содержанием алкоголя в крови.

Настя приблизила к нему лицо. Они поцеловались – шумно, кусая губы, запустив руки в волосы другого. Когда оторвались друг от дружки, Жека спросил:

– Тебе взять еще?

– Давай.

От стойки бара, пока бармен наливал, Жека поглядел на девушку. Она сидела на диване, смотря прямо перед собой и сведя вместе колени и разведя икры – похожая на сломанную куклу. Жека вернулся, они молча выпили, и Настя продолжила:

– Работали по очень простой схеме. Рано утром, когда еще никто не уехал на службу, проводили рекогносцировку. На дело шли ночью. Лукас пневматическим болторезом срезал замки с велосипедов, я отгоняла их за пару кварталов, где нас поджидал строительный фургончик с одним арабом за рулем. Набивали в фургон полтора – два десятка велов, араб увозил их, мы шли спать или танцевать в найт клаб. Велики везли на "точки" в другие города, в Утрехт и в Роттердам, где их выставляли в витрины и продавали со скидкой. В Роттердаме их еще иностранные моряки охотно брали. Не сказать, что мы так уж много зарабатывали, но нам хватало. Ты же цены там помнишь? «Хейнекен» – меньше евро, «шутерс» в «Лидсе» – так, вообще, сорок центов. Сигареты не курили, еда недорогая, если брать фирменные «альбертхейновские» товары и на рынке, «расту» употребляли нечасто, музыку тащили из сети, трахались без контрацептивов, я додрачивала Лукасу рукой, ну и по всякому…

«Что там было про жертвы во имя отношений?» – подумал Жека и сказал:

– Кажется, стиль у тебя не поменялся.