Жека потрепал по голове собаку – та завиляла хвостом – и двинулся к выходу со двора.
Пробка на проспекте понемногу рассасывалась, и пришлось ждать зеленого сигнала светофора, чтобы перейти проезжую часть.
В небольшом супермаркете, который держала семья армян, он на какое-то время замер перед полками с молочкой. После нескольких минут мучительного выбора с литровой коробкой пастеризованного молока в руке подошел к кассе. На кассе сидела девчонка с района, с которой одно время встречался Пряник. Как ее звали, Жека не помнил.
– Приветик, – сказал Жека, ставя на кассовую ленту молоко.
– Приветик, – улыбнулась девушка.
– Давненько тебя не видел.
– А я в Турцию с подружками летала.
– В Турцию? Клево! А куда?
– В Мармарис. Очень понравилось.
– Ага… Еще пачку «Петра», пожалуйста… Загар тебе очень идет… А я так все лето в городе проторчал, – сказал он. – Хорошо хоть кондиционер дома поставил… Да не надо копеек… Ну, пока.
Проклятый светофор, похоже, на неопределенный срок завис на красном. А машины уже летят – так что и не перескочишь. С покупками в руках Жека стоял у пешеходного перехода. Почему-то загорелая кассирша напомнила ему вчерашнюю новую знакомую. Ее злые как пластинка «Prodigy» «The Fat of the Land» глаза и насмешливая улыбка, сраными любовными пулями пробивающая его тело. Угораздило же! Жека шагнул на дорогу и очнулся от резкого визга тормозов. Дымя резиной, перед ним остановилась черная «мазда». Жека запоздало отскочил обратно на тротуар, а водитель – похожий на банковского служащего и примерного семьянина немолодой шпак в пиджаке – опустил стекло и испуганно заорал ему:
– Ты охренел под колеса лезть?
– Извини, мужик, – примирительно помахал Жека свободной рукой. – Задумался. Влюбился тут в одну козу… Молочка хочешь?
– Влюбился он, – проворчал водитель и дал по газам.
Повезло еще, что у кекса хорошие реакция и тормоза – а то бы сейчас укувыркался весь переломанный за сто метров и валялся бы, пока ангелы не ухватили бы за капюшон кенгурухи и не потащили на небо.
Во дворе Восьмибитный с Галстуком общались с Валерием Ивановичем – старичком, всю жизнь проработавшим слесарем на Кировском заводе, но теперь почему-то втиравшим, что он был запасным в Отряде космонавтов. «Звездных войн», что ли, насмотрелся? Во всяком случае, этот уж с удовольствием послушает Восьмибитного про марсианскую экспедицию. Галстук подался было к Жеке, но хозяин дернул поводок назад. Жека поздоровался с Валерием Ивановичем и протянул Восьмибитному (кажется, его Толиком зовут?) пачку «Петра».
– Э… Спасибо, – сказал тот.
– Я говорю, что нужно бросать курить, а ты ему отраву в рот суешь! – крикнул вслед Жеке бывший слесарь-космонавт и уже тише, отвернувшись. – А ну-ка, дай и мне… У-у-у, хороший пес…
– Жека! – окликнул его кто-то у самых дверей подъезда.
Он обернулся. Горец – высокий, выше даже Восьмибитного – бывший Жекин одноклассник, живущий в их доме. Скуластый, патлатый, в камуфляжных штанах, с рюкзаком за спиной. В руках он держал выкованную из какого-то блестящего металла розу.
– Здоров!
– И тебе! Ты куда это такой?
– К Полинке. Хочу ей розу подарить, позвать в кино… Пропустишь, чтобы не звонить по домофону? Сюрприз устрою.
– Давай, – Жека придержал дверь, пропуская Горца. – Где такой цветочек миленький взял? С кладбища упер?
– В кузне выковал. Ароныч немного подмог, а так – сам… Нравится?
– Главное, чтобы Полинке понравился, – заметил Жека.
– Но оригинально ведь, да? Намекает на мои к ней железные чувства, все такое…
– Это точно. Только в вазу не ставьте – разобьете еще или хрусталь поцарапает. И роза заржавеет… Как чувства…
– Если выгонит, я к тебе зайду, можно? – сказал Горец в спину поднимающемуся на этаж выше Жеке.
– Попробуй.