Кровь избранных

Шань Фен вспомнил слова, произнесенные умирающим стариком: «Предали…» Тогда он посчитал виновным в убийстве Юань Чэ, которого сам кастрировал и прикончил той же ночью. И снова перед ним возник истекающий кровью профессор на полу грязной хижины. Смерть, не подобающая такому бескорыстному человеку — единственному другу, который всегда давал юноше все, ничего не требуя взамен. И темное красное пятно на груди…

— Да забери ты эти чертовы бумаги!

Он швырнул сумку в лицо Гансу, а сам инстинктивно прыгнул вперед, повторяя ее траекторию.

Китаец телом сбил с ног Дерюйтера, отведя дуло пистолета вниз. Оба покатились по земле. Прогремели два выстрела. Шань Фен попытался стряхнуть врага, но тот держал крепко, и они боролись, сцепившись, пока парень не уперся спиной в могилу матери. Тогда голландец придавил его к плите корпусом и прижал плечи одной рукой. В другой Ганс держал оружие, положив палец на курок.

— Ради чего?! — сдавленно прохрипел Шань Фен.

Дерюйтер чуть ослабил хватку, от которой глаза китайца вылезли из орбит, и взгляд Ганса на миг устремился к чему-то очень далекому.

— Ради Овна. Тебе все равно не понять.

Правой рукой Шань Фен нащупал какой-то острый предмет и молниеносно ударил им в висок голландца. Молодой человек и сам не сразу распознал стамеску, которой только что отодвигал могильную плиту. Теперь она торчала из черепа Дерюйтера.

«Спасибо, мама…»

Парень сбросил с себя умирающего врага. Жизнь покинула сознание Ганса, но все еще сотрясала тело последними судорогами. Китаец вывернул карманы Дерюйтера. Из них выпали кипа банкнот, пачка табаку и билет на пароход до незнакомого места под названием Роттердам.

Молодой человек чувствовал себя неуютно в пиджаке европейского покроя, купленном у старьевщика в каком-то закоулке порта. Ему хотелось казаться богатым китайским путешественником, а выглядел он все равно бедолагой, рванувшим за несбыточной мечтой. То есть тем, кем и был на самом деле.

В пять тридцать вечера лайнер дал прощальный гудок. Черная вода пенилась и вскипала под килем отплывающего «Вадер Оранж».

Шань Фену некуда было податься. Сейчас он считал себя обязанным только одному, давно умершему человеку. Этот долг в память о нем парень решил отдать.

Китаец потрогал кожаную сумку под пиджаком. Несколько часов перед отплытием он просидел, лихорадочно листая записи, и ничего в них не понял. Вот письма, адресованные семье, — другое дело. Мелкий красивый почерк с наклонными буквами, рука чуть дрожит, и в каждой строке — невысказанное вслух угрызение совести. Жены профессора уже нет в живых, а вот сын Дитрих должен получить от отца посмертный дар. Шань Фен понятия не имел, как доехать от Роттердама до Любека, но решил, что как-нибудь доберется.

Молодой человек обернулся и в последний раз посмотрел на родной берег — желтые огни исчезли во тьме. Лайнер увозил Шань Фена все дальше и дальше от Шанхая — единственного города, который он знал.

18 Сальта — Польверилла, Аргентина, май 1948

Ветер осенний,
В какой же ад
Я направляюсь?

В голове звучало хайку Кобаяси Иссы, ^[109]одно из тех, что Отару читал в молодости, когда наука еще не превратилась для него в единственное увлечение и он не стал посвящать все время только ей.

Теперь главное — вернуться в Японию. В маленькую страну, поставленную на колени, в исчезнувшую империю. Приехав туда, следует переговорить с нужными людьми, подмазать где надо и привести себя в порядок. У Хиро сейчас достаточно денег, чтобы довести до конца любой проект. Ему не хватает решимости. Стремительное развитие событий окончательно выбило его из колеи. Он утратил уверенность в себе: застарелые страхи взяли верх, и сразу вылезли наружу слабости. Внутри зияла пустота, не хватало сил даже на то, чтобы решить, каким путем вернуться домой. Выбор Отару пал на «Трен-де-лас-Нубес» скорее инстинктивно, чем по здравому размышлению.

Неподалеку от вокзала, среди пастухов и ребятишек, бродили несколько туристов. Хиро тревожила мысль, что среди них может оказаться агент Управления стратегических служб, и он прятал лицо под широкополой шляпой. К нему подошел мальчуган с облезлой собакой и о чем-то спросил. Застигнутый врасплох, японец со злобным раздражением его отогнал. Нервно поглаживая подбородок, Отару поджидал Фелипу, что стало уже в порядке вещей. Когда девушка пришла, он взял себя в руки:

— Мы еще успеем что-нибудь съесть и выпить перед посадкой.

Вдруг их внимание привлек звучный баритон:

— Я тысячу лет не мог дождаться, пока откроют этот участок железной дороги! — Какой-то крепыш сверкал рядом белоснежных зубов с двумя золотыми фиксами. — Подумать только… на высоте больше четырех тысяч метров! Я волнуюсь, как…

Спутница осадила его:

— Гуго, ты что, не видишь? Сеньор — иностранец!

И, обернувшись к Отару, по-английски извинилась за назойливость мужа.

Японец сделал вежливое лицо, а Фелипа обрадовалась, что может хоть с кем-то перекинуться словечком.

— Как вы посмотрите на то, чтобы дальше путешествовать вместе?